Магрэнь первые секунды была слегка ошарашена его почти решительным напором — она почему-то была абсолютно уверена, что их первый поцелуй будет медленным и осторожным. Однако, как только эта первая растерянность прошла, она тут же поняла всё то, что он говорил ей: что она глубоко, неизмеримо желанна, что мысль о ней захватывает все его существо, что потребность овладеть ею совершенно сводит его с ума.

Если бы он вздумал говорить это словами, оно звучало бы жалко и фальшиво; поэтому он и не говорил словами.

Через минуту оторвавшись друг от друга, они оба постаралась собраться с мыслями — не очень успешно, по правде сказать.

Она смотрела на отворот его рубашки, и ей казалось, что всё её тело состоит из бешеного стука сердца, электрических искр и тягучего желания принадлежать ему.

Он, прикрыв глаза, ощущал, как напряжение сводит мышцы во всём теле, стягивая грудь и мешая сделать вдох.

Наконец, подняв на неё потяжелевший взгляд, он заставил себя спросить тоном почти спокойным:

— Продолжаем мучить друг друга дальше — или хватит?

Она нервно сглотнула, не в силах что-то ответить, потому что сердце её колошматилось совершенно сумасшедшим образом.

Она много раз побеждала в этой игре, вовремя уступая мужчине и укрепляя в нём чувство, что это он победил, соблазнил, завоевал, а она, не в силах сопротивляться, пала под его натиском.

Впервые в жизни она столкнулась с тем, что действительно не имеет больше ни сил, ни желания для сопротивления.

Ей сделалось страшно от охватившего её чувства мучительной беспомощности перед Дереком — и это же чувство незамедлительно отозвалось столь же мучительной потребностью сдаться, отдаться, покориться полностью и бескомпромиссно.

Она опустила взгляд на его воротник, попыталась совладать с дыханием, не преуспела, подняла на него глаза, и с чувством, будто делает шаг в пропасть, призналась:

— По правде сказать, не уверена, что я способна вытерпеть ещё хоть минуту.

С глубоко потрясшей её искренностью в голосе он неожиданно воскликнул:

— Ну, слава Богу! — и, наклонясь к её уху, признался: — По правде сказать, я уже опасался, что опущусь до того, что банально зажму тебя в углу.

Она рассмеялась искренне, живо и безудержно — от охватившего её чувства искрящегося солнечного счастья — он рассмеялся тоже, и в следующую секунду они оба узнали, что можно целоваться смеясь, и что это совершенно удивительное, волнующее и щекочущее чувство.

…конечно, оба они ожидали, что, оттягивая момент близости, они тем усилят удовольствие от него, — но реальность, определённо, превзошла все их ожидания.

Если бы ректора спросили, что значит управлять Кармидерским университетом, он бы привёл красочную и совершенно сюрреалистическую аналогию.

Он бы сказал, что чувствует себя волшебником, у которого есть огромный-преогромный котёл, в котором варится могучее-премогучее экспериментальное зелье. И в совершенно непредсказуемом порядке это зелье материализует крайне разнообразные объекты, которые ему, волшебнику, надо из этого варева вылавливать шумовкой и пристраивать к делу. И если порой он таким образом достаёт что-то вполне понятное и простое — добротную пару сапог, например, или горшок с цветком, — то зачастую даже просто идентифицировать добычу оказывается непросто. Или же добыча эта может оказаться розовым слоном в зелёных бородавках. Которого тоже нужно куда-то пристроить.

И, как будто бы было мало этой беды, от волшебника ещё требуется постоянно подсыпать в своё зелье какие-то ингредиенты! И добро, если это что-то тоже вполне логичное и понятное — например, отвар лекарственной травы или крысиный хвост. Но иногда у бедолаги-волшебника на руках оказывается только рваная перчатка или вообще какой-нибудь яд. А никуда не денешься, нужно кидать!

Котлом в этой аналогии выступал сам университет, зельем — учебный процесс, ингредиентами — люди, учебные пособия и материалы, а странными всплывающими наружу объектами — результаты и последствия учебной деятельности.

Всё было бы логично и хорошо, если бы можно было просто взять приятного во всех отношениях юношу, определить его заниматься химией и получить через несколько лет отличного фармацевта.

Но за всю свою многолетнюю педагогическую и управленческую практику ректор сталкивался с такими простыми случаями лишь пару раз.

В большинстве же ситуаций все получалось непойми-как. Вместо приятного во всех отношениях юноши можно было получить пристроенного богатым спонсором невротика, который на химическом направлении, чего доброго, взорвёт весь университет, поэтому отводить его приходилось, скажем, на математика, а на выходе получать вообще архитектора, который, к тому же, выстроит в качестве выпускного проекта тюремную башню, из которой узники не смогли бы сбежать, а через полгода окажется, что сбежать-то они не могут, а вот дохнут там — пачками, а виноват, естественно, университет…

Задачей ректора было хватать, что дают, пристраивать, где не опасно, выхватывать всё, что получается, и определять туда, где пригодится.

Справлялся он с этим, к вящей славе Кармидерского университета, великолепно.

Поэтому, когда ему в руки попал Дерек — прекрасный, энергичный, работоспособный Дерек, умело структурирующий информацию в кратчайшие сроки, умеющий грамотно разрешить противоречия разных источников и синтезировать разрозненные факты в одну таблицу, — ректор отчаянно вцепился в него обеими руками.