— Кто говорит о воровстве? — он неосознанно скопировал манеру Михара, растянув губы в такой же улыбке, как и собеседник, и встретил его острый взгляд таким же ледяным взглядом.

— Помилуйте! — всплеснул тот правой рукой, с раздражением вглядываясь в запрятавшуюся за Райтэна Руби. — Чему же ещё я сейчас свидетель? — и сделал выразительный жест в сторону дрожащей дочери. Райтэн в ответ совсем задвинул её за себя и твёрдо выставил подбородок навстречу врагу.

С полминуты длилась дуэль стальных взглядов — и обоих противников были серые глаза.

— Помилуйте! — наконец, изобразил полуулыбку-полуоскал Райтэн. — Вы разве не слыхали, что мужчины нашего рода совершенно не умеют свататься? Мой дядюшка, — выделили он голосом, имея в виду своего дальнего родственника, анжельского адмирала, — кажется, и вообще вызвал дипломатический скандал с Ниией, если вы помните.

Наблюдавший эту сцену совершенно безмолвный Илмарт взглянул на друга с огромным удивлением: в смысле — свататься? Краем глаза он заметил, что и Руби совершенно растерялась от такого поворота беседы, и теперь смотрит на отца чуть ли ни с паникой: боится, что ли, что сейчас всех убивать начнёт?

Тот, однако, её страхов не оправдал. Нарочито изобразив лицом пантомиму «вы только посмотрите, какая наглость!», Михар чуть наклонился к Райтэну и ласково уточнил:

— А вы так уверены, что вам сойдёт с рук то, что сошло вашему… дядюшке?

Ни капли не впечатлившийся Райтэн, расправив плечи, спокойно парировал:

— Так ведь и вы, господин Михар, покуда ещё не ниийский король.

Адмирал умудрился жениться на ниийской принцессе, которая сбежала к нему из дома, что вызвало в своё время шквал дипломатических нот и протестов. В конце концов, поскольку у короля было ещё целых три дочери, а тогда ещё не адмирал, но близко к этому, и в самом деле, был недурной партией — и, вздумай он свататься чин-чинарём, ему бы, пожалуй, не было отказано, — скандал удалось замять.

— Справедливо, справедливо! — пробормотал Михар, потирая гладко выбритый подбородок и разглядывая Райтэна как экспонат в крайней степени интересный. Стороннему наблюдателю даже могло бы показаться, что в этом взгляде мелькнула тень одобрения. Впрочем, скорее всего, внутри себя он прикидывал, насколько высока вероятность того, что упомянутый адмирал действительно ввяжется в конфликт.

На лице его отразилось некоторое сожаление, поскольку вероятность такая, и в самом деле, существовала.

— Однако ж, — хищно прищурился вдруг Михар, выхватив панический взгляд Руби и чуть усмехнувшись, — боюсь вас огорчить, господин Тогнар, но у меня на судьбу моей дочери другие планы, — любезно улыбнулся он и расслабленно развёл руками. В холодных глазах заплясали искорки удовлетворения: он, очевидно, считал себя победителем в этой схватке.

Райтэн, впрочем, не собирался сдаваться.

— В самом деле? — деланно огорчённо воскликнул он. — Как мне неловко напоминать вам об этом, господин Михар, но… — он наклонился к противнику — тот недовольно поджал губы — и с мстительным удовольствием медленно выговорил, возвращая себе чувство контроля над ситуацией: — Госпожа Михар, знаете ли, уже совершеннолетняя, и, в соответствии с нашими прекрасными законами, вольна выбирать себе супруга самостоятельно.

В глазах Михара на секунду сверкнул гнев. Сложив руки на груди, он чуть откинул голову, чтобы глядеть на противника свысока, и ледяным тоном спросил:

— Вы отдаёте себе отчёт в том, с кем связываетесь, сударь?

Райтэн изобразил лицом удивление, тоже сложил руки на груди и переспросил:

— А вы?

— Дерзите! — холодно бросил Михар.

Руби от этой короткой реплики вздрогнула: по опыту она знала, что, чем короче отец выражает своё недовольство, тем хуже это заканчивается для его собеседника.

Райтэн таких тонкостей, конечно, не знал.

— Как и любой Рийар, — с наслаждением и гордостью выговорил фамилию своего предка он.

Всю жизнь он старался сепарироваться от истории собственной семьи, потому что полагал, что о человеке должно судить по личным заслугам, а не по славе его предков. Райтэн хотел доказать всем — и себе в первую очередь — что он чего-то стоит сам, как просто Райтэн, а не как потомок славных людей. Впервые он заслонился родовым именем как щитом, и чувствовал странное, непривычное наслаждение, совершенно несвойственную ему обычно фамильную гордость — гордость не только за прославленного основателя рода, но и за всех его потомков, так или иначе наделённых общими чертами, которые были свойственны и самому Райтэну.

«Мы, Рийары» — в этом была и дерзость, и гордость, и честь свободолюбивого человека, ни перед кем не склоняющего шею.

«Ну! — с торжеством думал Райтэн, глядя в застывшее лицо противника. — Давай, продолжай в том же духе — и ты узнаешь, чего мы стоим!»

Он в этот момент совершенно не чувствовал ни страха, ни сомнений. Проснувшееся в нём чувство родовой гордости требовали незамедлительно доказать, что он, Райтэн, такой же, каким был и тот самый Рийар, и что все они, Рийары ли, Тогнары ли, другие ли члены семьи, носившие иные фамилии, — все они таковы, что предку бы их не пришлось краснеть, увидь он их в деле.