— Деркэн? — удивился Михар. — Он знает даркийский?

Волнуясь и горячась, Руби рассказала об основной проблеме её словаря: мол, Деркэн-то прекрасно понимает даркийские термины, но не знает их анжельских аналогов, а она — как раз наоборот, поэтому, благодаря совместной работе и сопоставительным таблицам, им и удаётся найти все аналогии.

— Весьма выдающаяся и достойная похвалы инициатива, — охотно похвалил Михар, задумываясь.

Версия «ниийский купец» бодро сдала лидирующие позиции предположению «какой-то даркиец».

Во всяком случае, Михару было тяжело выстроить гипотезу, зачем бы человеку, толком и не занятому в парфюмерии, учить специфические термины этой науки на чужом языке. Гораздо вероятнее было, что даркийский у его нового приобретения — родной.

«До чего же, всё-таки, любопытно!» — сложив перед собой пальцы домиком, задумался Михар. В голове его выстраивались версии — одна другой занятнее. Впрочем, он почти сразу взял себя в руки и вернул внимание проблемам дочери.

— Так что, — уточнил он, — разве нельзя учиться на медика и при этом заниматься личным проектом по парфюмерии?

Руби опустила глаза и замялась.

Спустя минуту призналась тихо-тихо:

— Мне переводить понравилось…

Работа над словарём, больше напоминающая головоломку, и впрямь доставляла ей большое удовольствие. Ей было безумно интересно сопоставлять рецепты, проводить аналогии, выискивать соответствия, пытаться найти знакомые корни… Ей, к тому же, очень нравилось работать с Дереком: он относился к этому проекту весьма эмоционально. Лицо его выразительно и ярко отображало работу мысли; он часто рассуждал вслух — всегда о чём-то крайне интересном — иногда вскакивал, начинал расхаживать и жестикулировать. Руби, по правде сказать, очень не хотелось, чтобы работа со словарём закончилась — а она неизбежно подходила к своему закономерному финалу — ведь других причин работать в паре с Дереком у неё не было, и она весьма сомневалась, что он согласится на какой-нибудь новый проект с ней.

Так что Руби окончательно запуталась в своих желаниях и стремлениях — и, естественно, вслед за ней запутался и господин Михар, который вообще впервые услышал о том, что она интересуется переводами.

Руби так-то раньше и не интересовалась ими; но теперь!..

Переводами, конечно, можно было заниматься и вне университета — но Руби всё ещё цеплялась за надежду вернуться в проект с картами, и поэтому категорически не хотела университет оставлять. В итоге она так и не могла ни на что решиться. Переводиться к языковедам — начинать всё с нуля, жаль двух потраченных лет. Уходить к медикам — это дальше от Тэнь, а Тэнь терять не хотелось. Оставаться у химиков — а что дальше, после окончания учёбы?

Все эти соображения даже внутри её головы выглядели путанными, хаотичными и противоречивыми. И уж конечно она не могла высказать их отцу — ведь это наверняка обличило бы перед ним, как она глупа и нелепа!

Поэтому она пыталась уйти от разговора, как могла.

Немудрено, что господин Михар в её метаниях тоже не разобрался, отложил решение вопроса до лета и отбыл в столицу с напутствием разобраться в себе и своих желаниях по поводу будущего.

Здесь у Руби вообще не пошло, потому что она знать не знала и уметь не умела понимать, чего ей хочется.

Впрочем, нет. Одно своё желание она осознавала вполне чётко: ей очень хотелось вновь заниматься картами. Вспоминая то время, которое она проводила с Илмартом и Дереком, обсуждая географию и историю, перешучиваясь, рисуя и фантазируя, она теперь думала, что это было и вообще лучшее время в её жизни — и теперь оказалось особенно больно осознавать, что она всё потеряла из-за интриги, которая и не выгорела толком.

Руби даже пришла к крамольному выводу, что интриги — это вообще не её. Правда же! Насколько же бесталанной интриганкой нужно быть, чтобы потерять то, что было тебе ценно, ради того, что тебе толком и не сдалось?

Конечно, Руби уже и забыла, что в то время брак с Райтэном очень даже ей сдался — но теперь, с той точки, в которой она находилась, ей думалось, что вся интрига её была пустой, бессмысленной тратой времени, ни к чему не приведшей и никому не принесшей пользы.

К чести её отметим, что вздыхала и тосковала она недолго; её боевой сильный характер не предполагал долгих вздохов, и мысли её, не желая пленятся прошлым, упрямо обращались в будущее.

Про будущее своё она размышляла так.

Карточный проект зависел от Дерека и Илмарта. Дерек, положим, принял бы её обратно — во всяком случае, Руби так казалось по той причине, что он и теперь был с нею приветлив и не гнал её прочь с этим её переводом, а, напротив, помогал. Но Илмарт!

Всё упиралось в Илмарта, разумеется, и тут Руби совершенно не могла понять, в чём же, собственно, дело.

Она вспоминала снова и снова тот день, когда он её разоблачил. Напряжённый и страшный день, и из-за этого многое из памяти стёрлось. Но Руби отчётливо, точно помнила, что Илмарт не был так уж шокирован известием, что она что-то там изображала перед Райтэном, и даже сам выдвинул план, который поможет ей уладить это дело и не потерять притом Райтэна — прямое признание.