Райтэн сморгнул. Настал его черёд смотреть на друга как на идиота.

— И ты из-за этого, — холодно уточнил он, — тут всю эту драму развёл?

Лицо Дерека выглядело непривычно беззащитным без бороды — Райтэн уже и забыл, сколь дурацкое выражение оно приобретает в таких ситуациях.

— Чего сразу драму-то!.. — обиженно буркнул он, защищаясь.

— Мне кажется, — с королевским видом холодно отметил Райтэн, — пусть идиотская в своей кретинской категоричности фраза «Да какие мы теперь братья!» и не прозвучала, думал ты её весьма громогласно.

Дерек покраснел, потому что, естественно, именно таким словами он и думал свои ужасные мысли о том, что теперь-то их дружбе точно пришёл конец, потому что такой подставы Райтэн ему в жизни не простит.

Впрочем, судя по всему, он опять ошибся с оценкой, и у его брата в список непростительных поступков входили какие-то другие вещи, потому что он снова возвёл глаза вверх и показательно вздохнул.

— Меня окружают сплошные идиоты, — голосом, полным глубокого смирения перед судьбой, констатировал он.

Немного помолчал.

— Впрочем, — внёс поправку, — ради разнообразия главным кретином в этой драматической самодеятельности выступает мой отец.

Кивнув сам себе, он решительно развернулся и летящим шагом унёсся наружу.

В панике Дерек вскочил. Даже такому идиоту, каким он себя чувствовал сейчас, было очевидно, что Райтэн помчался выяснять отношения с отцом.

Ёмко охарактеризовав ситуацию непечатным словом, Дерек рванул догонять.

Догнать Райтэна Дереку удалось уже только у Рийаров. Единственным положительным моментом было то, что Райтэн, во всяком случае, вытащил отца из общей гостиной в отдельный кабинет; но на этом запасы его благоразумия закончились, потому что, когда Дерек до этого кабинета домчался, там уже гремел скандал.

— Ты совсем разметелил свои кретинские мозги в этих своих долбанных интригах?! — размахивая напряжёнными руками с судорожно искривлёнными пальцами, натурально орал Райтэн, перемежая более или менее приличные слова матерными.

Старший Тогнар настолько опешил от абсурдности ситуации, что просто молча попятился, отходя от разошедшегося сына на безопасное расстояние. Возможно, он полагал неразумным провоцировать очевидного безумца.

«Капец!» — пронеслось в голове у Дерека, лихорадочно соображающего, как не только остановить разогнавшийся ор, но и нивелировать его последствия.

Перепсиховавшего Райтэна несло с неудержимой силой. Это там и тогда признание Дерека не произвело на него должного эффекта на фоне уже придуманных им кошмаров; он в тот момент почувствовал облегчение от понимания, что никто не умер и не собирается, и немного упустил, в самом деле, суть проблемы. Пока же он нёсся к Рийарам, до него дошло, что Дерек, действительно, весьма неосмотрительно засветился, и ньонская разведка может теперь явиться по его душу в любой момент — не то чтобы Дерек как-то прятался и был настолько малозначительной и незаметной персоной, чтобы имелась какая-то принципиальная трудность с его поисками.

Райтэн всегда боялся за друга. Сперва это был не совсем осознанный страх: он начался в Аньтье, когда Райтэн заметил, что Дерек сам боится, что его найдут. Он просто разделил этот страх, не задумываясь о его причинах. Потом, позже, он стал бояться и от своего лица тоже — потому что ему казалось, что Грэхард слишком значимая персона, на фоне которой он теряется, и, если начистоту, в какой-то момент Райтэн боялся не столько того, что Дерека найдут, сколько того, что он сам захочет вернуться к Грэхарду. Ещё позже, осознав, что там, в Ньоне, Дереку было плохо, и что отношения его с Грэхардом угнетали и подавляли его, Райтэн стал бояться, что Дерека принудят вернуться к этим отношениям, и это совершенно убьёт его морально. Теперь же страх его стал критически острым: он боялся, что Дерек потеряет всё, что ему дорого, и самого себя в том числе, и станет пленником при Грэхарде, где будет медленно и в тоске умирать, лишившись всего, что было важно для него.

Райтэн ещё не успел вполне обдумать этот страх и придумать, как не допустить такого варианта развития событий; эмоции бушевали в нём бешеным вихрем и требовали выхода наружу — и обрушились всей своей силой на отца.

Потому что с раннего детства Райтэн становился жертвой таких вот интриг, которые отец шутя проворачивал на каждом шагу. Чаще всего они, впрочем, были безобидными и даже не лишёнными юмора, но Райтэна безмерно, нечеловечески бесило, что он был совершенно бессилен против интриг такого рода — потому что каждый раз он чувствовал себя всего лишь очередным объектом очередной интриги.

Он позабыл об этой манере отца — слишком много лет провёл вне дома, а потом всё сгладилось чувством всепожирающей вины перед близкими, которых он попросту бросил. В последние десять лет они взаимодействовали, пожалуй, действительно на равных, без всяких «почти», и Райтэн совершенно забыл, как оно было там и тогда, в детстве и юности.

Теперь же всё это забытое, не прожитое, отложенное в долгий ящик обиды и недовольства, заваленное сверху неподъёмными мешками собственной вины, — вырвалось наружу, освобождённое бешеным страхом за Дерека.