Я выгреб почту из ящика мистера Боудича — ничего личного, обычный мусор, — и вошел через заднюю дверь. Радар не могла запрыгнуть на меня, наверное, у нее был плохой день, поэтому я осторожно взял ее за передние лапы, поднял их и положил себе на талию, чтобы погладить ее по запрокинутой голове и седеющей морде. Она осторожно спустилась с крыльца, сделала свои дела и поднялась обратно, окинув сперва ступеньки оценивающим взглядом. Я сказал ей, что она хорошая девочка и тренер Харкнесс гордился бы ею. Потом несколько раз бросил ей пищащую обезьянку и сделал снимки. В ее корзинке для игрушек нашлись и другие пищалки, но обезьянка явно была ее любимицей.

Она последовала за мной, когда я пошел убирать упавшую лестницу. Я отнес ее к сараю, увидел на двери тяжелый висячий замок и тогда просто поставил ее под карниз. Пока я это делал, Радар вдруг начала рычать. Она сидела на корточках в двадцати футах перед запертой на замок дверью, прижав уши и оскалившись.

— В чем дело, девочка? Если туда забрался скунс или сурок, я ничего не могу с этим поделать…

Тут из-за двери донеслось царапанье, за которым последовал странный чирикающий звук, от которого у меня встали дыбом волосы на затылке. Этот звук не мог издавать никакой зверь, я никогда не слышал ничего подобного. Радар залаяла, потом заскулила и попятилась назад, все еще прижимаясь животом к земле. Мне самому захотелось попятиться, но вместо этого я постучал в дверь тыльной стороной кулака и стал ждать. Никто не ответил. Я мог бы списать эти звуки на мое воображение, если бы не поведение Радар, но в любом случае ничего не мог с этим поделать. Дверь была заперта, а окна в сарае отстутствовали.

Я еще раз стукнул в дверь, надеясь, что странный звук повторится. Этого не произошло, и я пошел обратно к дому. Радар с трудом поднялась на ноги и последовала за мной. Оглянувшись один раз, я увидел, что она тоже смотрит назад.

Некоторое время я играл с Радар в обезьянку. Когда она легла на линолеум и посмотрела на меня взглядом, означающим «хватит», я позвонил отцу и сказал, что бросил бейсбол.

— Я знаю, — сказал он. — Тренер Харкнесс уже звонил мне. Он сказал, что вы слегка поцапались, но он готов вернуть тебя при условии, что ты извинишься сначала перед ним, а потом перед всей командой. Потому что ты их подвел, как он сказал.

Это не только разозлило меня, но и рассмешило.

— Папа, это был не финал штата, а просто тренировка в спортзале. И он вел себя как придурок.

Хотя я привык к этому — мы все привыкли. Фотография тренера Х. могла бы стоять в словаре рядом со словом «говнюк».

— Значит, извинений не будет, я правильно понял?

— Я мог бы извиниться только за то, что отвлекался, потому что это правда. Я думал о мистере Боудиче, и о Радар, и об этом доме. Он еще не развалился, но это вот-вот произойдет. Я могу тут многое сделать, если у меня будет время, и теперь оно у меня есть.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это, а потом он сказал:

— Я не уверен, что понимаю, зачем тебе это нужно. Забота о собаке, должно быть, это мицва [47] , но ты ведь ничего не знаешь про этого Боудича.

Что я должен был ответить? Мог ли я сказать отцу, что заключил сделку с Богом? Даже если бы он не стал смеяться (хотя, вероятно, рассмеялся бы), он сказал бы, что такие мысли лучше оставить детям, евангелистам и зрителям кабельных каналов, которые верят, что какая-то волшебная подушка или диета вылечат их от всех болезней. Что хуже всего, он может подумать, что я пытаюсь поставить себе в заслугу его трезвость, которую он так усердно поддерживал. И еще кое-что: это было мое личное. Мой секрет.

— Чарли? Ты еще там?

— Я тут. Все, что я могу сказать — это то, что я хочу сделать там все, что смогу, пока он снова не встанет на ноги.

Папа вздохнул.

— Он не ребенок, который упал с яблони и сломал руку. Он старик. Он может никогда уже не встать на ноги. Ты думал об этом?

Я не думал и не видел причин начинать.

— Ты же помнишь, что говорится в вашей программе — каждому дню своя забота.

Он усмехнулся:

— Мы еще говорим, что прошлое — это история, а будущее — тайна.

— Хорошая мысль, папа. Значит, с бейсболом мы разобрались?

— Да, но попадание в сборную штата в конце сезона хорошо смотрелось бы в твоей заявке в колледж. Ты ведь знаешь это?

— Да

— А как насчет футбола? От него ты тоже думаешь избавиться?

— Не сейчас, — когда дело доходило до футбола, мне, по крайней мере, не приходилось иметь дело с тренером Харкнессом. — Мистеру Боудичу может стать лучше к началу тренировок в августе.

— Или нет.

— Или нет, — согласился я. — Будущее — тайна.

— Это действительно так. Когда я думаю о том вечере, когда твоя мать решила прогуляться в «Зиппи»…

Он замолчал. Я тоже не мог придумать, что сказать.

— Сделай для меня одну вещь, Чарли. Приходил репортер из «Уикли Сан» и попросил твой телефон. Я не дал его, но записал его номер. Он хочет взять у тебя интервью о спасении Боудича. Это может оказаться полезным для тебя — думаю, тебе надо согласиться.

— На самом деле я не спасал его, это Радар…

— Можешь сказать ему это. Но если у колледжей, в которые ты будешь подавать заявление, возникнет вопрос, почему ты бросил бейсбол, такая статья…