Шрифт:
При этом именно в тяжком убийстве по правилу о фелонии как нельзя более рельефно отразилась инерция старого подхода, концепции mens mala: сколь бы ни был углублён анализ субъективной составляющей намеренного совершения фелонии, основным определяющим фактором в данном институте всё равно осталась изначальная моральная упречностъ настроя ума деятеля, оправдывающая вменение ему гибели человека как тяжкого убийства. Именно последнему обстоятельству следует приписать сохранение фикции конструктивного злого умысла как формально-юридического обоснования, а также не столько предопределяющий характер оценки проявленного деятелем безразличия к ценности человеческой жизни для констатации тяжкого убийства, сколько его post hoc рационализирующий характер, не исключающий риска осуждения за небрежное и даже случайное причинение смерти.
По сути, концепция mens mala, сойдя с доминирующих позиций в общей теории mens rea, сохранила самое себя в доктрине тяжкого убийства по правилу о фелонии.
3. Материально-правовые средства доказывания mens rea
Презумпция mens rea является в рассматриваемую эпоху весьма примечательным отображением концепции mentes reae в её практическом преломлении.
Как уже отмечалось ранее, с первой половины XIX в. содержательное наполнение презумпции mens rea начинает кардинальным образом меняться, всё чаще излагаясь в иных терминах по сравнению с теми, что ранее входили в её дефиницию, и к концу XIX в. она приобретает совершенно другой формально-юридический вид. Если попытаться свести разносторонние определения, дававшиеся теорией и судебной практикой, в подобие единого целого, то презумпцию mens rea в том её господствующем понимании, какое имеет место в первой половине XX в., можно сформулировать следующим образом: каждое лицо предполагается намеревавшимся относительно естественных и возможных последствий своих действий, пока им самим либо доказательствами обвинения per se не доказано обратное. [740]
740
См., напр.: Perkins R.M. Criminal Law. Р. 659–660; Burdick W.L. Op. cit. P. 125, 136, 140, 171–173; Clark, Jr., W.L. Op. cit. P. 49, 52–55, 210, 214–215; Стифенъ Дж. Ф. Указ. соч. С. 105–109, 151, 156.
Ср. также: Mayes v. People, 106 III. 306, 314 (1883) («презумпция заключается в том, что ум согласен с тем, что делает рука, а также со всеми последствиями, проистекающими из этого»); Harrison v. Commonwealth, 79 Va. (4 Hansb.) 374, 377 (1884) («человек должен считаться намеревающимся относительно того, что он делает, или того, что является необходимым и естественным последствием его собственного действия»); «… Добротное право и добротные нравы заключаются в том, что люди презюмируются намеревающимися относительно естественных и разумных последствий их действий и что намерение убить возникает из акта убийства, если обстоятельства не создают разумных сомнений, существует ли такой замысел в реальности», Wadsworth v. State, 9 Okla. Crim. 84, 93 (1913); Dunlap v. United States, 70 F.2d 35, 37 (7th Cir. 1934) («каждый презюмируется намеревающимся относительно естественных и возможных последствий своего деяния»); Banovitch v. Commonwealth, 196 Va. 210, 216 (1954) («… когда лицо без какой-либо провокации поражает другого смертоносным оружием или выплёскивает в его лицо разъедающую кислоту и посредством этого увечит или обезображивает его, то он презюмируется намеревающимся изувечить или обезобразить, поскольку это являлось естественным и возможным последствием его действия»),
Таким образом, смысл презумпции mens rea в данном изложении сводится не к тому, что одним лишь фактом совершения деяния обвиняемый даёт основание презюмировать наличие требуемой дефиницией преступления mens rea в целом, а к тому, что в силу этого факта предполагается намеренность последствий действий как специального проявления mens rea в частности. Соответственно, презюмирование намеренности последствий содеянного позволяет в качестве следующего шага в процессе перейти к mens rea преступления в целом. [741]
741
См., напр.: «… Закон презюмирует, что лицо намеревается относительно естественных и возможных последствий своего собственного деяния и что обвинённая сторона должна показать отсутствие намерения. Следовательно, когда доказано, что один забрал жизнь другого без оправдания или извинения, закон подразумевает злой умысел безотносительно к тому, что в реальности происходило в уме обвиняемого в момент совершения им убийства (курсив мой. – Г.Е.)», State v. Levelle, 34 S.C. 120, 132 (1891).
Cp. также: Clark, Jr., W.L. Op. cit. P. 52–53, 214–215; Oberer W.E. Op. cit. P. 15731574.
Не менее значим в рассматриваемое время и аспект юридической природы презумпции mens rea. Наряду с сохранением в качестве доминирующего классического подхода к данной презумпции как обязательной опровержимой, [742] в которой бремя опровергающего доказывания [743] (если это не сделано ещё доказательствами обвинения per se) в виде бремени предоставления доказательств либо, более часто, бремени убеждения присяжных или суда возлагается на обвиняемого, появляются и теоретические, и прецедентные возражения против сложившихся стандартов с указанием на предпочтительность рассматривать презумпцию mens rea в плане её юридической природы как фактическую презумпцию (или допустимый вывод). При этом примечательно, что критика презумпции mens rea как обязательной опровержимой проявляется не только в американской уголовно-правовой доктрине и судебной практике, но одновременно и в других странах семьи общего права, в Англии, [744] например, в Канаде [745] и в Австралии. [746]
742
Более того, время от времени встречаются казусы, в которых презумпция намерения рассматривается как обязательная окончательная презумпция, т. е. как не допускающая представления любой стороной опровергающих её доказательств. Так, ср., напр.: «Обоснованно считается, что когда орудие, использованное при совершении неправомерного убийства, является смертоносным оружием per se, то намерение убить презюмируется как вопрос права (курсив мой; им отображается сущность неопровержимой презумпции, являющейся не столько презумпцией, сколько нормой права. – Г.Е.). Следовательно, в таких ситуациях не требуется напутствия присяжным касательно намерения убить: и это должно быть так, хотя бы обвиняемый и свидетельствовал об отсутствии намерения убить», Baylor v. State, 151 Тех. Cr. App. 365, 370 (1948); State v. Cunnigham, 173 Ore. 25, 41 (1944) (законом создаётся неопровержимая презумпция «намерения тяжкого убийства из обдуманного использования смертоносного оружия»),
743
Отметим, что в американской практике в рассматриваемое время окончательно сформировываются весьма значимые в правоприменительной практике сегодняшних дней, во-первых, различные аспекты бремени доказывания (бремя доказывания per se или бремя убеждения и бремя предоставления доказательств) и, во-вторых, различные степени убеждённости субъекта уголовного процесса, устанавливающего факты, в их доказанности (стандарт «вне разумных сомнений» (beyond reasonable doubt) и стандарт «перевеса доказательств» (preponderance of evidence)).
См. подр.: Флетчер Дж., Наумов А.В. Указ. соч. С. 49–63; Jeffries, Jr., J.C., Stephan, III, P.B. Defenses, Presumptions, and Burden of Proof in the Criminal Law // The Yale Law Journal. New Haven (Conn.), 1979. Vol. 88, № 7. P. 1328–1333 et cet.– , Underwood B.D. The Thumb on Scales of Justice: Burdens of Persuasion in Criminal Cases // The Yale Law Journal. New Haven (Conn.), 1977. Vol. 86, № 7. P. 1302–1305 et cet.– , Fletcher G.P. Two Kinds of Legal Rules… P. 880–893, 899–912 et cet.– , McNaughton J.T. Burden of Production of Evidence: A Function of a Burden of Persuasion // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1955. Vol. 68, № 8. P. 1382–1391.
744
Так, ср.: «… Если доказано, что обвиняемый сознательным действием убил человека, и более ничего не явствует из дела, то это является доказательством, на основе которого присяжные могут, но не обязаны (курсив мой; им отображается сущность фактической презумпции. – Г.Е.) признать его виновным в тяжком убийстве… Но хотя обвинение должно доказать виновность (guilt) обвиняемого, на последнем не лежит подобного бремени по доказыванию его невиновности, и для него достаточно возбудить сомнение относительно его виновности… Чрез всю паутину английского уголовного права всегда должно видеть одну золотую нить, заключающуюся в том, что обязанность обвинения состоит в доказывании виновности обвиняемого…», Woolmington v. Director of Public Prosecutions, [1935] A.C. 462, 480–481 (per Viscount Sankey, L.C.); Rex v. Steane, [1947] K.B. 997, 1003–1004 (per Lord Goddard, C.J.) (инструктирование относительно презумпции намеренности естественных последствий определённого деяния не может сводиться к постулированию обязательной опровержимой презумпции намерения, а должно содержать указание на право присяжных констатировать такое намерение).
См. подр.: Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 77–81, 703–706; Russell on Crime… Volume I. P. 25–29; Кенни К. Указ. соч. С. 150–152; Note, Burden of proving accident: the golden thread in the rivy Council // The Law Quarterly Review. L., 1970. Vol. 86, № 344. P. 433–435; Note, Intention and foresight // The Law Quarterly Review. L., 1957. Vol. 67, № 267. P. 283–284; Edwards J.LI.J. The Criminal Degrees of Knowledge // The Modern Law Review. L, 1954. Vol. 17, № 4. P. 295–298; Barnes H. Op. cit. P. 233; DenningA.T. Op. cit. P. 381–383; Turner J.W.C. The Mental Element… P. 211.
745
См. подр.: Tremeear’s Annotated Criminal Code. P. 21, 289–290.
746
Так, ср.: «Выдвижение максимы или утверждения, по которому человек презюмируется намеревающимся разумных последствий его действия, редко полезно и всегда опасно, поскольку она или не более чем устанавливает самоочевидное фактическое положение, или производит неправомерное перемещение бремени доказывания реального вопроса о намерении на лицо, отрицающее процессуальное утверждение [о таком намерении]», Stapleton v. The Queen, (1952) 86 C.L.R. 358, 365; Smyth v. The Queen, (1957) 98 C.L.R. 163, 166–167 (аналогично).
См. подр.: Roulston R.P. Op. cit. P. 8–14; Brett P., Waller P.L. Op. cit. P. 64–65.
В такой критике наиболее серьёзно выглядят два довода. [747] И если первый из них, связанный с презумпцией невиновности и сводящийся к тому, что, будучи обязан во избежание осуждения представить доказательства, опровергающие презумпцию mens rea, обвиняемый тем самым лишается преимуществ первой по отношению к элементу mens rea вменяемого ему преступления, [748] имеет хотя и смешанный материально-процессуальный характер, но всё же значительно отдалён от теории mens rea, то второй более существен. В силу него, презумпция mens rea как обязательная опровержимая презумпция с её упором на деянии per se не позволяет принять во внимание все обстоятельства учинённого, которые могут свидетельствовать о хотя и морально упречном, но всё же с позиций понятийного аппарата mens rea совершенно ином настрое ума деятеля, нежели чем тот, что предположительно постулируется ею.
747
См. подр.: Perkins R.M. Criminal Law. P. 659–660; Williams G.L. Criminal Law: The General Part. P. 79–80; Oberer W.E. Op. cit. P. 1573–1576.
748
Так, cp.: Morissette v. United States, 342 U.S. 246, 275 (1952) (презумпция намерения, будь она неопровержима, опровержима или даже фактическая, «конфликтует с основной презумпцией невиновности, которой право наделяет обвиняемого и которая распространяется на каждый элемент преступления»); Woolmington v. Director of Public Prosecutions, [1935] A.C. 462, 480–482 (per Viscount Sankey, L.C.) (презумпция невиновности весьма весома в уголовном праве, а использование обязательной опровержимой презумпции подрывает её).
В изложенных аспектах развития презумпции mens rea достаточно рельефно преломляется теория mens rea в том её виде, в каком она отображается концепцией ment es reae.
Так, с одной стороны, наблюдается бесспорное психологическое углубление в понимании презумпции mens rea и в теории, и на практике. С общего положения о презюмировании mens rea в целом из факта совершённого деяния per se, основывающегося на объективно выстроенном взгляде на моральную упречность настроя ума деятеля, проявившуюся в учинённом и охватывающую все последствия поступка, юридический анализ в презумпции mens rea сдвигается в сторону понятийного аппарата последней. Проявляется это, во-первых, в смене презюмируемого факта: взамен mens rea конкретного преступления в целом им становится намерение как особая форма mens rea, причём намерение не в приложении ко всему преступлению в общем, а именно намерение по отношению к последствиям совершаемого преступления, что также свидетельствует о психологическом углублении подхода. Во-вторых, примечательно и смещение акцента с моральной упречности настроя ума деятеля как per se достаточного для констатации mens rea на анализ всех обстоятельств содеянного с целью решить вопрос о наличии или отсутствии mens rea.
При всём при том, с другой стороны, социально-этическая сущность mens rea в виде морального упречного настроя ума деятеля продолжает вне формально-юридических характеристик рассматриваемой презумпции оставаться в целом её сущностным обоснованием. Это проявляется не только, во-первых, в доминировании в теории и на практике подхода к презумпции mens rea как обязательной опровержимой, но и, во-вторых, в существовании презумпции самой по себе. Отображающая в своих терминах о предвидимости естественных и возможных последствий действий представления общества о моральной упречности, оценивающего в конечном счёте исключительно со своих, объективных позиций указанную естественность и возможность, она в итоге презюмирует mens rea «безотносительно к тому, что в реальности происходило в уме обвиняемого». [749]
749
State V. Levelle, 34 S.C. 120, 132 (1891).