Заслышав это, Мартин прыснул со смеху. Невольно вспомнив, что страшные Тартары являются ничем иным как родным домом чертей, Себастьян боязливо сглотнул. Собравшись с мыслями, он принялся бурно доказывать, что греховные манипуляции над «подсвечниками» строго караются Всемилостивым Господом.

Как бы он ни старался Себастьян приводить весомые аргументы против задуманного кощунства, это лишь вызывало все новые и новые вспышки ехидного смеха. По всей видимости, «синеглазому черту» было глубоко начихать на религиозные убеждения Себастьяна.

– Presente medico nihil nocet (лат. В присутствии врача ничего не вредно)!.. – бесовским громогласием враз перебил те бурные речи Мартин.

Резко осадив онемевшего Себастьяна обратно в кровать, он властно прижал задрожавшее тело и стремительно промазал «подсвечник» чем-то склизко-жирным, гордо назвав эту противную субстанцию «Друг студентов».

– Семь лет с ним не расставаясь! – молвил Мартин, невесело усмехнувшись, – Эх, сессии, сессии, сигаретки-песенки… Драли по полной и в хвост и в гриву… Превеселенькое было времечко, однако ж…

На тот момент Себастьяну было глубоко плевать на «превеселенькое времечко» «строгой врачебной интеллигенции», сейчас он, уподобившись Ласточке, сердито брыкался и недовольно фыркал, стараясь не допустить греховно-унизительного, за что впоследствии Господь, хоть и Всемилостивый, но сурово накажет.

– Успокоились-успокоились! – раздался сверху лукавый голосок, – Ручки под щечку… Глазки закрыли… Вдох-выдох… Вдох-выдох… Расслабились…

Почувствовав, внутри себя нечто скользяще-щиплющее, Себастьян испуганно взвизгнул и надрывно заохал.

– Как литая проскочила, а ты еще боялся! С вазелинчиком всегда в легкую идет!.. – восторженно произнес Мартин и поспешно добавил, заботливо прикрывая Себастьяна одеялом, – Теперича лежим, отдыхаем и не двигаемся минут десять-пятнадцать. Сейчас чутка пощиплет-ощиплет, зато посля прехорошо будет…

Себастьяну и без того было страшно пошевелиться. С силой сжав подушку, он крепко зажмурился и принялся надрывно стонать, вызвав тем самым очередной смешок лукавого ехидства, а после издевательские речи.

Заслышав о «наконец-то наступившем трепетании», Себастьян злобно замолчал и также злобно проигнорировал насмешливый совет не побрезговать заботливо преподнесенным полотенцем.

– Ну, все, – хлопнул ладонями Мартин, – сеансик окончен! Хорошенького, как говориться, по чуть-чуть!.. Ох, и изморил ты меня дружочек! Руки просто отваливаются! Ну что поделать, что поделать… Aliis inserviendo consumo (лат. Служа другим, расточаю себя)!..

Тут «строгая врачебная интеллигенция» поспешно откланялась и стремительно зацокала вон из комнаты, как видно, наконец-то поняв злобный настрой Себастьяна.

– Opto tibi noctem bonam (лат. Желаю тебе доброй ночи)! – послышалось уже поодаль бесовское громогласие.

Маясь нестерпимым жжением внутри и тянущими болями снаружи, Себастьян натянул по самые уши одеяло и продолжил втихаря злиться на Мартина, который теперь вполголоса жалел свои «бедненькие рученьки», старательно вымачивая их в плошке и растирая отвергнутым Себастьяном полотенцем.

Тем временем все еще мучимый невыносимым жжением, пощипываем и лютой ненавистью к «строгой врачебной интеллигенции», Себастьян так увлекся, что сам не понял, как заснул, а поутру подумал, что лучше бы умер этой ночью прямо под ехидный смех «синеглазого черта», который своими чудовищными зверствованиями напрочь лишил его каких-либо сил.

– Primo duluculo surgere saiuberrimum est (лат. Вставать с рассветом очень полезно)! – тотчас же послышалось бесовское громогласие.

– Даже не вздумай заговорить со мной, – сердито пробурчал Себастьян, заметив, на себе любопытные ярко-синие глаза, кокетливо похлопывающие длинными изогнутыми ресницами в довершении с премилой улыбкой кукольно-фарфорового лика.

С ужасом думая, что снова предстоит работать до самого позднего вечера, Себастьян кое-как оделся онемевшими пальцами и обреченно побрел вон из комнаты.

– Что, дружочек, – послышался за спиной лукавый голосок, – не по душе пришлась тебе моя хиропрактика?

– Да иди ты вместе со своей практикой, – в сердцах воскликнул Себастьян, – прямиком на херу!..

– О, глядите-ка, оживился! – усмехнулся Мартин, – Ну, раз тебе стремительно полегчало, то может, хоть теперича постель за собой застелешь в коем-то веке, ась?

В сердцах чертыхнувшись, Себастьян остервенело бросил одеяло на постель и прихрамывая на обе ноги, поплелся на кухню.