– Я решительно ничего не понимаю, – озадаченно потупил ярко-синие глаза в пол Мартин с явно сконфуженным видом, – чегось он от меня хочет-то?..

– В гости приглашает, – загадочно сказал Патрик, – на ужин… праздничный.

Мартин нахмурился, очевидно, силясь переварить полученную новость и подозрительно покосился на Патрика.

– И чем же я обязан ему такой честью? – спросил он осторожным тоном.

– Сам узнаешь, – все так же загадочно ответил Патрик.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – продолжал упорствовать Мартин, – прошу Вас, хотя бы скажите, чего мне ожидать от предстоящего… мероприятия? Я же по своей природе весьма эмоциональная натура и подобного рода интрига способна легко выбить меня на целый день из рабочей колеи, что в моей профессии категорически недопустимо!.. Вы ведь прекрасно понимаете, что, работая с пациентиками, я должен…

Далее вниманию Патрика была представлена длинная речь о важности сохранения самообладания в нелегком врачебном труде и еще много всяческой бредовой чуши, на которую Патрик никак не желал реагировать. Наконец-то поняв, что никаких разъяснений не последует, Мартин оборвался на полуслове и принялся изображать из себя обиженную натуру.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – вдруг жалобно взмолился он, – скажите, хоть какого стиля должна быть одежда для данного мероприятия!.. Я же в первый раз получаю приглашение на званый ужин в ваших весьма… гостеприимных краях, и совершенно ничего не ведаю о здешних порядках и традициях предстоящего мероприятия!.. В чем мне идти-то туда?!

Патрик скептически посмотрел на нервничавшего «Черта эдакого». Готовый вот-вот разреветься от напряжения, Мартин смотрел глазами преданной синеглазой собаки.

– Иди, в чем обычно ходишь, – заявил Патрик, – все равно у тебя ничего другого нет, кроме этого… похоронного.

Резко встрепенувшись, Мартин принялся возмущенно объяснять, что именно черный цвет является истинным эталоном классической моды, на что Патрик только рукой махнул, давая понять, что разговор окончен.

Вскоре «Черт эдакий» стоял в комнате, держа на весу вешалку с черным выходным смокингом. Временами он переводил ярко-синий взор на собственное отражение в трехстворчатом зеркале и во все глаза таращился на свой повседневный черный классический фрак. Периодически он давал себе небольшую передышку, в виде глотка «терпкого красненького» и снова продолжал свое трудоемкое занятие.

Битый час Себастьян угорал над этой трагикомичной сценой нелегкого выбора. Не обращая на него никакого внимания, Мартин продолжая изображать полное смятение, которое временами выплескивалось в виде экспрессивной речи, выражающей прямое отношение к «треклятому званому ужину».

Осушив бутылку, Мартин громко поставил ее на стол, очевидно приняв единственное верное решение, и убрал смокинг обратно в шкаф.

– Нужно будет выкроить время, – произнес он, накручивая на палец остроконечную прядь темных волос, – и когда-нибудь пренепременно потом забрать мой синий костюмчик из химчистки.

Ровно в восемь часов вечера Мартин во всем своем непревзойденном блеске потрепанной классики, предстал перед домом Старосты Фрэнка, по всей видимости, порешив что для званного ужина в деревенской местности сойдет и фрачное одеяние. Однако на всякий случай он повязал выходной галстук черного цвета с витиеватым синим узором, украсив его узким серебряным зажимом с крупным сапфировым камнем, а длинную челку старательно пригладил назад водой.

Не успел Мартин появиться на пороге, как вокруг него засуетилась жена Старосты Фрэнка Луиза. Это была довольно простая и весьма радушная женщина, чем-то отдаленно напоминающая Стефаниду. Вообще Мартин давно заметил, что жители Плаклей весьма схожи между собой как внешне, так и в манере поведения.

Званый ужин проходил в большой светлой обеденной зале, по сравнению с ней просторная кухня семейства Карди казалась крохотным темным чуланчиком. Мартину весьма понравился интерьер помещения, вот только смущало огромное количество присутствующий людей, как вскоре выяснилось, многочисленных родственников Старосты Фрэнка, которые, как видно, отличались хорошей плодовитостью.

К слову сказать, у Старосты Фрэнка было четверо сыновей и три дочери. Сыновья и две старшие дочери уже давно обзавелись собственными семьями, и теперь по дому бегало множество шумных ребятишек самых разных возрастов. Помимо детей и внуков в доме Старосты Фрэнка были его сестры с мужьями и взрослыми детьми, у большинства из которых уже были собственными дети. В общем, дом Старосты Фрэнка в этот вечер был весьма оживлен и многолюден.

Не успел Мартин предстать перед этой галдящей публикой, как присутствующие моментально замолчали и стали с нескрываемым интересом рассматривать его. В ответ на это неподобающее поведение, Мартин лишь криво усмехнулся и занял предложенное радушной хозяйкой место. Длинный обеденный стол был укрыт белоснежной скатертью, очевидно, по случаю данного торжества, а обилие всевозможных блюд могло поразить любой изыск самого отъявленного гурмана.

Глядя на этот «стол изобилия» Мартин вдруг понял, что совершенно не голоден, а вот от пары-тройки бокальчиков «терпкого красненького» он сейчас бы не отказался. Однако к своему великому прискорбию он не увидел желаемого, а при более внимательном изучении, к своему откровенному страху и ужасу, осознал, что на столе вообще не было ничего спиртного. Тем не менее, Мартин не стал пока что сильно огорчаться, решив, что раз Староста Фрэнк знал, кого приглашает, то в связи с этим, он должен был обязательно взять во внимание предпочтения своего желанного гостя.

Успокоившись на этой мысли, Мартин принял выжидательную тактику, но вскоре выяснилось, что Старосте Фрэнку было глубоко плевать до предпочтений «желанного гостя». Приняв этот прискорбный факт, Мартин вконец расстроился и стал мысленно проклинать Патрика вместе со Старостой Фрэнком за то, что они лишили его привычного тихого вечера, да еще и оставили без любимого напитка.

От этого важного занятия он был оторван громким монотонным бормотанием, очевидно, присутствующие принялись от всей души благодарить Всемилостивого Господа за ниспосланный им в этот вечер «хлеб насущный». Окинув смиренно молящуюся публику вместе с их «насущным хлебом» искрящимся сапфировым взором, Мартин вдруг понял, что очень сильно хочет домой в компанию тихого Себастьяна, который в отличие от данных «шумных трезвенников» считается с его вечерними предпочтениями.