Мой пульс бешено колотится.

Хьюго не останавливается, его голос режет уши до боли.

— Ты это знаешь, я это знаю. Если бы она не добралась до них, они бы ушли и стали преступниками, ворами, даже убийцами.

Его губы кривятся, и он оглядывает меня с ног до головы.

— Так что, на самом деле, мы оказывали обществу услугу. Я просто был достаточно умен, чтобы немного заработать…

Нож, все еще прижатый к кончику его носа, скользит по коже, как по маслу, лишь задевая хрящ. Его пронзительный крик восхитителен, даже сквозь окровавленную тряпку, которую я засовываю ему в рот, пока Грифф опускает руки.

— Немного рановато, — бормочет Грифф, искоса поглядывая на меня.

Я пожимаю плечами. Мне не помешало бы поработать над самообладанием.

Свежий поток крови стекает по губам Хьюго, его подбородку, и мой учащенный пульс успокаивается. Когда его голова наклоняется вперед, я хмурюсь. Обычно требуется больше, чем это, прежде чем они теряют сознание. Он был прав в одном — вы действительно не можете сказать, насколько малы чьи-то яйца под костюмом.

Обводя взглядом его лицо, я обдумываю, что именно я хочу сделать дальше с Хьюго Пересом. К какой части тела я хочу перейти.

Этот человек всегда был трусом. Даже я, подросток, мог это видеть. Те первые несколько раз, когда у него не было выбора, кроме как войти во владения Катерины, каждый визит заканчивался одинаково — его голова была зажата между ног, а блевотина покрывала его одежду.

Как и у меня, один день превратился в два, два — в три. Дни превратились в недели. Недели превратились в годы. И так же, как и я, он в конце концов привык к этому.

Кровь. Крики. Вопли.

Но посещать — это не то же самое, что жить там. Приходить и уходить, когда вам заблагорассудится, — это не то же самое, что просыпаться с этим, закрывать на это глаза, вдыхать это, выдыхать это и достаточно скоро становиться этим.

Я не осознаю, что сжимаю руку Хьюго, пока не слышу хруст.

Черт. Я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза, чувствуя, как внутри меня вибрирует теплый прилив энергии. Нет, когда я поработаю с пальцами Хьюго, он будет в полном сознании.

Я нажимаю кнопку на центральной консоли для вызова внутренней связи.

— Обри. Скажи Стелле, чтобы к нашему приезду нас ждала бутылка виски.

Удовлетворенный вздох срывается с губ, когда я откидываюсь на спинку сидения и вытягиваю ноги.

— Это будет чертовски долгий день.

— Сквозь твои кости и кожу проступают карты, за то, что ты чувствовал и каким ты был.

— Кристофер Пойндекстер

— Мне жаль тебя, как Дьявола.

Мои кости дрожат, и кандалы соскальзывают с потных запястий. Этого недостаточно, чтобы заглушить далекий, хриплый голос мамы.

— Ты пострадаешь за то, что вызвала его демонов, малышка.

Я закрываю глаза, сильно сжимаю их и качаю головой. Убирайся, мама. Тебе здесь не место.

— Я положу этому конец. Но только после того, как твоя душа очистится.

Два часа. Старинные часы в другом конце комнаты говорят мне, что я провисела на этих цепях два долгих часа.

— Ты ведешь себя как животное, и с тобой будут обращаться соответственно.

Колени стучат друг о друга, по ним пробегает дрожь. Голова кружится, я взмокла от пота, и ничего не видела, и не слышала с тех пор, как Райф ушел. Пока это воспоминание, двенадцатилетней давности, не вернулось ко мне. Все еще отдающееся эхом в ушах, оно не оставляет меня в покое.

— Но, мама, я…

— Не смей называть меня так.

Стуча зубами от резкого ветра, я попыталась снова.

— Мне ж-жаль, Агнес. Я просто…

— Посмотри на это.

Мама всегда говорила только шепотом и рычала, но ее приглушенные команды пугали меня больше, чем если бы она повысила голос.

Я переступила с ноги на ногу, чувствуя, как пальцы ног глубже погружаются в свежую грязь. Затем опустила взгляд на картину, которая стояла на земле между нами. Испещренная жидкими линиями красного и черного, краска смешалась, когда дождь забрызгал мой альбом для рисования.