Шрифт:
И вот теперь поступил новый приказ: обеспечить безопасность и комфорт для новоиспеченного секретаря ЦК КПСС.
Видимо, они там у себя все взвесили, поняли, что Александр Николаевич будет не просто секретарем, что у него большое политическое будущее, а потому надо поставить к нему проверенных, надежных людей.
Я тогда был парторгом, закончил юрфак МГУ, пятнадцать лет прослужил в «девятке», имел звание майора, то есть подходил для такой работы.
На следующий день утром захожу в кабинет к Александру Николаевичу, он тогда располагался в 10-м подъезде. Представляюсь: так, мол, и так, майор такой-то, направлен к вам для дальнейшего прохождения службы. Он меня выслушал, предложил сесть. А дальше я ему объяснял, как с этих пор изменится его жизнь. Сказал, что все внешние вопросы надо будет решать через меня. Объяснил, где находится выделенная ему дача.
Потом ближе познакомился с его супругой. Нина Ивановна оказалась доброжелательной, интеллигентной женщиной. Забегая вперед, скажу, что в дальнейшем никаких проблем ни с ней, ни с детьми Александра Николаевича у нас не возникало.
Начальник охраны или его заместитель поочередно обязаны находиться рядом с охраняемым лицом круглые сутки. Все двадцать четыре часа. На служебной даче в Калчуге у нас для этого было отдельное помещение. Ночью, случалось, приходилось будить Яковлева, когда фельды привозили почту с пометкой «Вручить немедленно». Я был обязан принять пакет и доложить об этом секретарю ЦК. Он иногда ворчал: «Ты так меня каждую ночь будешь мучить?»
Однажды привозят такой пакет с пометкой «Вручить немедленно». Я уже как-то усвоил, что это вовсе не означает обязательную побудку охраняемого лица. Но тут шестое чувство подсказало: случай неординарный, надо будить. А время два часа ночи. Александр Николаевич проснулся, вскрыли мы с ним пакет — там результаты голосования членов Политбюро по вопросу вывода советских войск из Афганистана. И резолюция: войска решено выводить. Он прочел документ, говорит: «Ефимыч, у нас водка есть?» Разлил по рюмкам, выпили вместе — за окончание той длинной войны. Он не скрывал своей радости: наконец-то гробы перестанут идти из Афганистана.
С его появлением на Старой площади там многое изменилось. Даже внешне все стало совсем другим. Раньше все были в одинаковых темных костюмах, белых рубашках, обязательно с галстуками. Даже в туалет работник ЦК ходил, обязательно облачившись в пиджак. Теперь все стало иначе. Появилось много новых людей, которые носили клубные пиджаки, яркие рубахи, это были писатели, журналисты, ученые, деятели культуры. А вместе с ними и вся атмосфера стала другой.
Яковлев всегда держался с нами ровно, ни разу не повысил голоса, в любой ситуации был вежлив, обходителен. В машине мог затеять разговор на разные темы, интересовался нашим мнением.
Когда вышло постановление ЦК о памятниках, там один из пунктов регламентировал установку всяких мемориалов строго после истечения определенного срока после кончины человека. А мне теща дома говорит: «Постановление-то приняли, однако на Профсоюзной улице как раз сейчас ставят памятник вьетнамскому деятелю Ле Зуану, который недавно скончался. Как же так?» Я во время поездки на дачу этот вопрос переадресовал Яковлеву: как же так? Он: «Этого не может быть!» Стал звонить в приемную Михаила Сергеевича. Я уж не помню, чем дело закончилось.
Теперь я точно знаю: эти пять лет, проведенных рядом с Яковлевым, были лучшими в моей жизни.
9 мая его приехали поздравить наши военные с генеральскими звездами на погонах. Спрашивают: «Александр Николаевич, а почему вы ничего о войне не рассказываете?» Он помрачнел: «О войне? А что про нее говорить? Ничего отвратительнее и грязнее войны на свете нет. Люди на войне превращаются в скотов».
Если он и вспоминал о войне, то это были очень горькие воспоминания. Например, о том, как после тяжелого ранения в госпитале у него началась гангрена и ногу хотели отрезать. Однако повезло: как раз в тот день в госпиталь приехала какая-то высокая комиссия, в ее составе были опытные врачи, они согласились с тем, что ногу можно спасти. Риск был, но все кончилось почти благополучно. Только хромота осталась на всю жизнь.
Каждое лето Яковлев уезжал из Москвы в родную деревню, в Ярославскую область. Сам он спал в родительском доме, а меня на ночевку отправлял на обкомовскую дачу, она находилась в получасе езды.
В эту его деревню уже в 90-е годы приезжали наши «ура-патриоты», они искали у Яковлева еврейские корни. Но так и не нашли. В то время на митингах можно было увидеть плакаты с надписью: «Яковлев — главарь всех жидомасонов». Он мне говорил: «Ты видел когда-нибудь жидомасона из ярославской деревни? Не видел? Ну, вот теперь посмотри».
Во время загранпоездок работнику ЦК надо было обязательно встретиться с дипломатами советского посольства и выступить перед ними — такая тогда существовала практика. Приезжаем в Италию. Встреча с посольскими. Встает посол Николай Луньков и говорит: «К нам приехал член Политбюро товарищ Яковлев. Он сейчас выступит. Просьба — глупых вопросов ему не задавать». Александр Николаевич начинает свое выступление: «Давайте, товарищи, начнем именно с глупых вопросов».
Его дети Наталья и Анатолий часто приезжали на госдачу в Калчугу, и всегда на электричке, своих машин у них тогда не было, а просить меня подвезти — это им в голову не приходило.
Как-то меня вызвал к себе генерал:
— Возьми нового шеф-повара на дачу к Яковлеву.
Я удивился:
— Зачем? Нас вполне устраивает женщина, которая сейчас работает.
— Так надо, — туманно пояснил начальник.
Тогда я зашел с другого бока:
— А у кого ваша протеже раньше работала?
— У Раисы Максимовны. И та ее прогнала. Еще вопросы есть?
Больше вопросов не было. Мы в управлении к тому времени уже знали, какой крутой нрав у «первой леди», с ней мало кто из обслуги и охраны мог сработаться.
Так у нас в Калчуге появилась Нина Ивановна Сметанина, очень хорошая женщина, прекрасный повар. Все были довольны, но особенно — сама Сметанина. Она не скрывала, что после горбачевского дома и его порядков тут у нас благодать.
Любил играть в шахматы. Любил неспешные прогулки. Был слишком доверчив, часто верил тем людям, которые легко его продавали. Взять того же Болдина. Это был человек, которого в ЦК все боялись. Так он себя поставил. Когда он шел по цековским коридорам, встречные работники прямо в стены вжимались. Только однажды я видел Болдина естественным, без той напускной суровости, которая так всех пугала. Это было в Японии, нас там пригласили в баню, затем была выпивка, все расслабились, и Болдин тоже.
Особый разговор — взаимоотношения помощников секретаря ЦК и офицеров его охраны. Не всегда они выстраивались правильно. Бывало, что шло соперничество: кто ближе к «телу», кто более значим. У нас, слава богу, с самого начала отношения складывались самым лучшим образом. И сотрудники 9-го управления, и гражданские помощники жили дружно.
Помню, в Испании наш посол сразу кинулся к Косолапову, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение. А Николай Алексеевич его тактично поправил: «Вот начальник охраны Александр Ефимович, он решает свои вопросы, а я свои».
Когда я только пришел в 10-й подъезд, там еще сидел в своем кабинете помощник прежнего секретаря ЦК по идеологии. Секретаря отправили на пенсию, а про помощника, видимо, забыли. И вот он сидит день, другой, третий. Приходит ко мне: «Может быть, вы что-то знаете». А я понятия не имею. Ладно, переадресовал этот вопрос Яковлеву. Он мне: «Все помощники у меня будут другие» [169] .
169
Смирнов А. Е., интервью автору.
Что касается дресс-кода, которого придерживались сотрудники аппарата, то с приходом Яковлева нравы действительно коренным образом изменились. Один из работников Агитпропа поведал мне такой случай. Лето 1985 года выдалось жарким, поэтому он и его коллега во время обеденного перерыва отправились в цековскую столовую налегке — в одних рубашках, а пиджаки оставили в кабинете. Когда они возвращались, обоих попросил зайти секретарь парторганизации отдела. Устроил им выволочку: «Вы что себе позволяете, молодые люди? Забыли о том, где работаете?» На следующий день оба инструктора опять отправились на обед в том же «ненадлежащем» виде, но время своего визита совместили с походом в столовую заведующего отделом. А парторг, как потом выяснилось, специально засел в засаду в десятом подъезде, чтобы выявлять нарушителей. И вот этот несчастный наблюдает такую картину: впереди идет А. Н. Яковлев — без пиджака и даже без галстука, а за ним, на некотором отдалении, следуют вчерашние «молодые люди». Изумлению надзирателя не было предела.
Прогулка по улицам Рима. Справа — посол СССР в Италии Н. М. Луньков. [Из архива А. Смирнова]
Если во взаимоотношениях с «аппаратом», с партийной номенклатурой, Александр Николаевич еще мог позволять себе и лукавство, и явное лицемерие, то совсем иное поведение сама жизнь заставляла его демонстрировать, когда невольно приходилось принимать решения по острым вопросам, связанным с гласностью, восстановлением исторической правды.
Наглядный пример — история с публикацией романа А. Н. Рыбакова «Дети Арбата».
Анатолий Наумович Рыбаков приступил к работе над этим большим произведением еще в 1965 году. Его хотел печатать Твардовский в «Новом мире», затем такую же попытку сделал журнал «Октябрь», однако только с началом перестройки у автора появилась надежда увидеть роман изданным на родине. Но и теперь Рыбакову пришлось одолеть немало препятствий, проявить недюжинную твердость в отстаивании своих позиций. А также прибегнуть к нестандартным ходам.
В отпуске на Волге. В одной лодке с женой и внучкой. [Из архива А. Смирнова]
Воспользовавшись тем, что один из влиятельных работников ЦК КПСС водит дружбу с заведующей литературной частью Театра на Таганке Э. П. Левиной, автор передал через нее рукопись этому партийному чиновнику. Элла Петровна заверила Рыбакова, что он человек интеллигентный, склонный к либеральным взглядам, имеет выходы на самый «верх», может помочь. Так рукопись оказалась у заместителя заведующего Международным отделом Анатолия Черняева. Тот прочел ее за один присест. И очень впечатлился.
Визит Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева во Францию. Слева направо: посол СССР во Франции Ю. М. Воронцов, Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, министр иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе и помощник Генерального секретаря ЦК КПСС А. М. Александров-Агентов. 4 октября 1985. [РИА Новости]
Далее он передал рукопись А. Н. Яковлеву.
Кстати, как потом выяснится, эта еще не изданная книга к тому времени уже широко гуляла по Москве — в виде машинописных копий. С ней познакомились многие писатели, журналисты, деятели культуры. Сей факт, конечно, не мог пройти мимо внимания КГБ. В ходу по-прежнему были такие понятия, как «антисоветчина», «подрывная литература». Боялись, что Рыбаков передаст свою книгу западным издателям. Брали на заметку тех, кто ее читает и распространяет. Даже крупные деятели, например, такие, как директор института США и Канады, академик, член ЦК, депутат Верховного Совета Г. А. Арбатов, трепетали от того, что их могли заподозрить в симпатии к «Детям Арбата».
Яковлев ознакомиться с книгой согласился, однако шло время, а он никак не давал знать — прочел или не прочел, будет или не будет содействовать ее публикации. Наконец 29 августа 1985 года в ходе какого-то разговора с Черняевым он сам вспомнил про «Детей Арбата». Мол, читал по ночам. И что?
— Слишком много там всякой эротики, все без конца трахаются, — ушел от прямого ответа Александр Николаевич.
Черняев удивился:
— Разве это и есть самое главное в работе Рыбакова?
Яковлев согласился: о культе личности и связанных с ним репрессиях рассказано сильно. Стал вспоминать, как и его собственный отец едва не стал жертвой «перегибов» 1937 года, когда в их район поступила разнарядка: ликвидировать столько-то председателей колхозов, столько-то руководителей сельсоветов.
Потом перешел к линии, связанной с убийством Кирова. По Рыбакову выходит, что за убийцей стоял Сталин, а на самом деле вопрос до конца не выяснен, и стоит ли сейчас все это ворошить?
«Вот так мы поговорили. И я понял, что Яковлев не будет „за“ публикацию», — запишет в своем дневнике партработник [170] .
Александр Николаевич описывает ситуацию с книгой Рыбакова иначе. Якобы позвонил ему главный редактор журнала «Дружба народов» Сергей Баруздин и попросил неофициального совета: как быть с рукописью? Яковлев, конечно, ее немедля прочел, связался с редактором, работу в целом одобрил, но порекомендовал убрать из рукописи часть эпизодов, повествующих о «сексуальной свободе» арбатской молодежи.
170
Черняев А. Совместный исход.