— А вы согласны, сенатор, что видный адвокат, который завоевал известность, будучи юрисконсультом политически важных лиц, адвокат, чьи речи и публичные выступления распространяются по всей стране, если не во всем мире, может нанести ущерб интересам нашей страны?

— Я не подготовлен к ответу на этот вопрос, Уолт, — сказал Аарон Куп. — Здесь затрагивается слишком много юридических проблем.

— Видите ли, — заявил Фаулер, — человек, о котором я говорю, — мистер Спенсер Донован из Нью-Йорка — уже объявил, что возбуждает против меня дело о клевете, и должен сказать, друзья, что я с величайшим интересом предвкушаю рассмотрение этого дела. Поэтому я считаю, что имею полное право назвать сейчас его фамилию. Мистер Донован выступал в качестве защитника покойного Гордона Беквуда перед сенатской комиссией, членом которой, если я не ошибаюсь, являетесь и вы, сенатор. Помогать заведомому предателю и человеку, сочувствующему крас...

— Прошу вас иметь в виду, Уолт, — вмешался сенатор Куп, — что виновность мистера Беквуда формально не была доказана.

— Конечно, конечно! Но могу я сослаться на ваши собственные слова, сенатор? В интервью с Фредом Мейерсом из Юнайтед Пресс, явно подразумевая отношения между покойным Беквудом и Спенсером Донованом, вы заявили: «Всякий, кто бросается на помощь предателю, — по всей вероятности, сам предатель».

— Видите ли, — ответил сенатор, — мое замечание носило общий характер, и я по-прежнему считаю его справедливым. Но я совсем не имел в виду какого-либо конкретного случая.

— Однако бесспорным является тот факт, — продолжал Фаулер, — что Донован выступил в защиту Беквуда. Но мало этого. После прискорбного самоубийства мистера Беквуда Донован созвал пресс-конференцию, на которой обвинил вас, сенатор Куп, в том, что вы виновны в смерти его клиента. Он назвал вас — я привожу его подлинные слова — «убийцей невиновного человека». Два дня назад он повторил свое клеветническое заявление в интервью с... — тут Фаулер сделал драматическую паузу, — с корреспондентом коммунистической газеты «Дейли уоркер». — Фаулер снова остановился и голосом, дрожащим от возмущения, добавил: — По правде говоря, сенатор, я не представляю себе ничего более пагубного для жизненных интересов нашей страны, чем это заявление, направленное против одного из наиболее выдающихся членов сената Соединенных Штатов.

Голова сенатора Купа вновь заполнила весь экран. На его лице играла слабая, идиллическая улыбка. Он сказал очень тихо:

— Я не читаю «Дейли уоркер», Уолт, а что касается первого заявления, то я сказал тогда и говорю сейчас, что оно было сделано человеком, пережившим сильнейшее потрясение. Я считаю, что это заявление, против кого бы оно ни было направлено, при таких обстоятельствах не имеет серьезного веса. Я сенатор Соединенных Штатов, Уолт, и горжусь этим. Но вместе с тем, — Куп скромно опустил голову, — вместе с тем я человек, по крайней мере надеюсь, что это так.

— Да, да, конечно, — подтвердил Фаулер, который теперь очень торопился. — Но не скажете ли вы, как сенатор и как человек, что американский народ нужно защищать... от некоторых опасных лиц?

Аарон Куп кивнул головой.

— Да, я так и говорю.

— Что же вы порекомендовали бы в данном конкретном случае, сенатор?

— Я не намерен давать никаких рекомендаций, — ответил сенатор, снова заглянув в свою бумажку. — Однако это дело, если вам угодно такое название, кажется, привлекло внимание всей страны, и в интересах широкой публики и самого Донована я хотел бы, чтобы вопрос был полностью выяснен.

— Каким образом, сенатор?

— Видите ли, — сказал Куп, — сейчас здесь, в Вашингтоне, заседает Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Я убежден, что члены комиссии согласятся выслушать показания любого, кто пожелает дать информацию по вопросам, входящим в компетенцию комиссии.

— Следовательно, вы бы рекомендовали...

— Нет, я не рекомендую, Уолт. Я ничего не рекомендую. Мне кажется, было бы вполне естественно поступить именно так, как я только что сказал. Вот и все.

— Благодарю вас, сенатор, — сказал Фаулер. Изображение исчезло, и кто-то зычным голосом заявил:

— Мнения, выраженные в предыдущей программе, не являются мнением «Федерал бродкастинг систем» или...

Спенсер выключил телевизор. Внезапно столкнувшись лицом к лицу с этими двумя ненавистными ему людьми и с их иезуитскими уловками, он сидел совершенно ошеломленный. Наблюдая сцену, разыгрываемую двумя актерами, он едва ли отдавал себе отчет, что главным драматическим содержанием ее был он сам. Сейчас, когда магический квадрат умолк и погас, а непрошеные гости ушли из комнаты, в его ушах вновь зазвучали слова, которые он слышал, и постепенно, но с необычайной ясностью перед ним предстало все значение сказанного. С некоторым удивлением Спенсер понял, что вот сейчас, за последние несколько минут, он достиг своей цели. В заключительном замечании сенатора содержалось приглашение обратиться в комиссию и потребовать расследования. Он добивался общественной трибуны, и ему предложили ее.

22. Понедельник, 23 июля, 7.40 вечера

Лэрри смотрел телевизионную передачу у Шейлы Барнетт. Он смотрел ее один. Шейлу политика не интересовала. Она ушла в спальню не то одеваться, не то раздеваться — он так и не выяснил для чего, хотя Шейла и оставила дверь открытой.

Они слегка выпили, потом, утомленный ее ласками, он задремал. Проснувшись, он снова привлек ее к себе. Затем Лэрри надел халат (черный, довольно нарядный халат — подарок Шейлы; каждый раз, надевая его, он говорил Шейле, что чувствует себя в нем, как сутенер), а Шейла — пижаму, и они устроились в гостиной. Лэрри пошел в кухню и принес сэндвич и стакан молока. Он взял газету и прочитал заметку о Спенсере, после чего настроил телевизор на передачу Уолта Фаулера.