— Солидно, — оценил я.

Не помню такой сцены в оригинальном фильме.

— Перерасход? Давайте покрою, — предложил я.

— Нет перерасхода, — покачал головой Василий Петрович. — Но сцена — замечательная, а он ее вырезать хочет.

Проектор затарахтел, и Василий Петрович кратко объяснил, что происходит на экране — я же типа не в курсе. Когда сцена закончилась, я подытожил:

— Жесть красиво получилось. Причины вырезания?

— Андрей Арсеньевич у нас противник «слишком красивого» в кино, — саркастично ухмыльнулся Василий Петрович.

— Надавлю оставить — обидится, — вздохнул я.

— Обидится, — подтвердил он.

— Феллини совковый, — приложил я культового кинодела. — Кино ж блин на три четверти визуал, что это вообще за придирка такая — «слишком красиво»?

Василий Петрович пожал плечами.

— Значит так, — выкатил я решение. — В кинопрокат пусть идет как Тарковский хочет. Мне, пожалуйста, копию вот с этой сценой в Хрущевск пришлите. Я до поры до времени на полочке подержу, а потом покажу по телеку, так сказать, «полную версию».

Она же пойдет на видеокассеты, когда технологию освоим.

— Обидится, — заметил Василий Петрович.

— Предварительно согласую по принципу «не нравится — отключим газ», — пожал я плечами. — Пряник тоже будет — я ему за отсутствие обиды денег на следующую высокохудожественную поделку дам. И на следующую, и на следующую. Если захочет ремесленником поработать — тоже добро пожаловать, работы непочатый край, а моих любимых Григория Николаевича Данелии и Владимира Валентиновича Меньшова сверхэксплуатации подвергать плохо. Пусть хоть три фильма в год клепает, благо награды приносят. Комедии не потянет — «низкий» жанр же, фу такое снимать, но какой-нибудь средней руки детектив, если над душой постоять, снимет. Он же невозвращенец потенциальный, причем титулованный и типа значимый. Настоящая идеологическая, блин, бомба — нам такого не надо. Если после карт-бланша на высокохудожественные высказывания все равно сбежит, мне будет чем перекрывать, с конкретными цифрами: столько-то миллионов на Андрея Арсеньевича ушло, а он не ценит. На Западе разочек денег на киношку подкинут, чисто ради приличий, оно неминуемо провалится, потому что такое нахрен никому кроме эстетов и сектантов от кинематографа не нужно, и больше не дадут — смысл?

— Хорошо, сделаю, — кивнул Василий Петрович.

— Спасибо, что рассказали, Василий Петрович. Я это ценю, — протянул я руку функционеру.

— Мы же здесь ради культуры, — пожав, улыбнулся он. — Сцена замечательная, мне за нее обидно.

— Обидно, — согласился я. — Гении порой, извините, себе в портки сами гадят. С этим ничего не поделаешь, придется нам стирать.

Под смех функционера мы вышли из кабинета и покинули Министерство культуры.

— К Носову? — спросила Виталина.

— К Носову, — подтвердил я.

В квартире Носовых было интересно: за долгую жизнь Николаю Николаевичу успели надарить много всякого, и он не отказал нам в небольшой экскурсии. С нами по квартире бродил его восьмилетний (но скоро девять!) внук Игорь, оказавшийся поклонником «Гриши Добрина» — до других произведений пока не дорос, но все впереди. По завершении экскурсии мы осели в столовой, и Татьяна Федоровна — жена Носова — принялась угощать нас булочками с повидлом собственного, очень вкусного, изготовления.

— Для детей сочинять — лучшая работа, — рассказывал Николай Николаевич. — Но знаний много требует, и не только литературных. Меня вот кое-кто в занудстве обвиняет, — улыбнулся, как бы показав, что этих «кое-кого» прощает. — Но а как по-другому? Пишешь про пчеловодство — будь добр пасеку посетить, с пчеловодами поговорить. Детям врать нельзя — они ложь лучше взрослых чувствуют, фальши не терпят.

— Я с вами согласен, — прожевав булку, кивнул я. — Очень вкусно, Татьяна Федоровна.

— Кушай на здоровье, — улыбнулась она.

— Не поэтому ли ты из детской литературы с концами ушел? — подозрительно прищурился на меня Носов. — Ленишься?

— Так про лиса сказка, — отмазался я.

— Учит сопереживать воришкам, — приложил он меня.

— Рассчитана на подростковую аудиторию, — парировал я. — Которая на классике выросла — ваших рассказах и условном «Тимуре и его команде», поэтому обладает уже сформированными моральными нормами. И там лис, который ведет себя как ему природой положено.

— «Каролина» вообще ни в какие ворота, — продолжил ругаться Носов. — Страшно, даже меня пробрало, что уж про детей говорить?

— Потому что одинокий ребенок — это и есть страшно, — не смутился я. — У нас в стране много людей туда-сюда по экономическим причинам переезжает, детям на новом месте прижиться сложно, и они могут влиться в дурные компании. «Каролина» — о том, что так делать не надо. Ну и может кто-то взрослый прочитает и задумается о том, что ребенку нужно внимание уделять и направлять его созидательные порывы.

— Смотри как изворачивается, — обратился к жене Николай Николаевич.

— Ты, Сережа, на Колю не обижайся, — проигнорировав мужа, улыбнулась она мне. — Характер у него такой — нудит и нудит. Он твои передачи все время смотрит, гордится — вот, мол, не зря рекомендацию в Союз писал.