Шрифт:
Кролик произвёл неизгладимое впечатление на весь отряд. Никому из воинов не пришло в голову подстрелить животное, хотя арбалеты и луки имелись едва ли не у половины. «Никак в него нечистый вселился», — пробурчал кто-то, и по шепотку, прошелестевшему по колонне, стало понятно, что предположение это встретило понимание. «Ты видел? — обратился Ренольд к Ангеррану. — Такое впечатление, что он весь раздулся от дерьма. Предлагаю назвать это гаденькое местечко, этот проклятый Белый Замок на Черной Горе — Ле Клапьер».
С тех пор никто здесь, кроме местных жителей, больше не называл фьеф Ренольда иначе, чем Кроличьей Норой.
Далее последовало знакомство с местными жителями. Всего в населённых пунктах, пожалованных французскому рыцарю, проживало не более двухсот человек [73] .
Ренольду достались в удел деревни аборигенов, общаться с которыми он и отправился. Едва ли можно утверждать, что встреча прошла в атмосфере дружбы и взаимопонимания. Первой сеньору попалась деревня, населённая мусульманами. Раис делал вид, будто плохо понимает, что от него хотят. Он, очень энергично жестикулируя, объяснил новому господину, что проклятые захватчики (надо думать, единоверцы старосты, которые побывали тут последними и превратили в груду камней Калат Баланк) обобрали всех до нитки, что единственное, чем питаются жители, — прошлогодняя солома и кора с деревьев, а также камни со склонов Амана, так называли они на своём языке Чёрную Гору.
73
В те времена на Востоке чаще случалось наоборот — деревни были большими, до четырёхсот крестьян, так что иной раз одной владели сразу несколько сеньоров. Это, как нетрудно догадаться, усложняло сбор налогов, поскольку взимать их посланцы каждого из господ приходили каждый в свой черед.
Как уже говорилось, землю в Левантийском царстве обрабатывали исконные обитатели: по всему Утремеру крестьяне обычно были арабами или сирийцами, за исключением графства Эдесского, где жило большое количество армян, и Антиохии, в окрестностях которой преобладало греческое население.
Встречались и тут и там поселения колонистов из Европы, их села отличались правильностью планировки, дома стояли не кучно, как у арабов и сирийцев, а располагались преимущественно вдоль главной улицы, которая вела к площади, где находилась церковь.
Раис, постоянно поминая то Аллаха, то Аримана, используя всего несколько франкских слов и изъясняясь главным образом на языке жестов, обрисовал картину страшнейшего разорения, пережитого жителями селения. Ренольду немедленно захотелось вздёрнуть старосту и ещё парочку-другую гнусных язычников, однако Ангерран, продемонстрировав в очередной раз поразительную мудрость, предложил взять в заложники сына раиса. Что и сделали.
Ввиду отсутствия драгомана [74] , суть требования сеньора всё тот же Ангерран втолковал крестьянам на родном наречии с использованием всё тех же жестов и на удивление успешно. Как бы там ни было, но раис и другие старейшины прекрасно поняли, что новый господин шутить не будет, и наутро, едва взошло солнце, к лагерю Ренольда, разбитому у Кроличьей Норы, пришло две дюжины молодых парней. Они привели с собой мулов и осликов, на которых привезли все требуемые для войска припасы и инструменты, необходимые для восстановления укрепления.
74
Переводчика. (Раисов, старост, латиняне называли регулами).
Другие деревни, куда меньшие по размеру и населённые греками-ортодоксами, так же прислали всё, что обещали. Беседы, проведённые накануне со старейшинами и крестьянами, мало чем отличались от задушевного разговора с их соседями-мусульманами. Общение происходило на языке франков, хотя в отряде Ренольда нашлось бы как минимум десяток воинов, способных вполне сносно изъясняться по-гречески. «Нечего баловать! — заявил сеньор. — Все понимают, собаки схизматики, когда хотят!»
Подход Ангеррана оказался эффективен во всех трёх случаях. Чадолюбие раисов неизменно играло положительную роль.
В начале осени строительство завершилось. Сеньор нашёл уместным временно покинуть свой фьеф, оставив за главного самого опытного из солдат, Индольфа Чаккобуса [75] , прозванного так из-за шлема, напоминавшего по форме кастрюльку и оттого казавшегося другим воинам смешным. (Сам владелец забавного головного убора никак не реагировал на остроты, и скоро шутники умолкли, прозвище же, как часто случается, осталось).
В сопровождении столь же мудрого, сколь и верного Ангеррана и ещё полдюжины солдат Ренольд отбыл в столицу. Наступало время поговорить с молодой вдовой наедине.
75
От латинского caccabulus — кастрюлька.
Свидание, которого так добивался рыцарь, состоялось в спальне княгини.
— Довольны ли вы своим новым фьефом, мессир Ренольд? — спросила Констанс после обычных приветствий. — Присядьте, не стойте, вы, верно, устали с дороги?
— Ну что вы, государыня, — с поклоном ответил новоиспечённый феодал, но опустился в кресло напротив хозяйки. — А что до моих скромных владений, то я как раз и хотел доложить вам, что башня восстановлена и даже окружена невысокой стеной. Зимой я рассчитываю продолжить работы. Думается мне, что Ле Клапьер сможет стать неплохим фортом. Если я сумею сделать всё так, как задумал, то для разбойников-язычников моё укрепление сделается неприступной крепостью. Ну, конечно, о том, чтобы отражать там натиск более серьёзного неприятеля, говорить едва ли уместно, хотя при должном мужестве защитников, возможно, удастся выдержать не один приступ.
Княгиня изобразила на своём лице живейшее участие.
— То, что вы говорите, мессир, просто замечательно! — воскликнула она. — Теперь, когда неверные покинули пределы нашего многострадального княжества, мне представляется особенно важным как можно скорее восстановить всё, что они разрушили. Как доносят мне отовсюду, масштабы разорения просто катастрофические.
Ренольду не хотелось расстраивать хозяйку, и он сказал:
— Нет, ваше сиятельство, нет. Разрушения и правда большие, но на то и существуют рабы, чтобы трудиться не покладая рук. Они прекрасно справляются со всем, что им поручишь, когда берёшь в заложники их старших сыновей. Ангерран, мой оруженосец, предложил мне поступить так. Мы с ним одногодки, вместе росли в Жьене. Его мать выкормила меня грудью...
— Как интересно...
«Дьявол! Что я несу?! При чём тут Ангерран?! Хотя, раз уж зашла речь...»
— Он не раз спасал мне жизнь, государыня, — продолжал Ренольд. — Я полагаю, что он вполне заслуживает шпор.
— М-м-м...
— Да, ваше сиятельство, я потеряю доброго слугу, — с искренним сожалением произнёс пилигрим. — Но я надеюсь, что другом он мне останется.
— Хорошо, мессир, — Констанс кивнула и с явным безразличием произнесла: — Мы подумаем, что можно для него сделать. Что у вас ещё?