Тот дернулся, моргнул.

— А, — протянул Гаррет. — А где твоя, — он повел в воздухе рукой.

Глаза у него были бешеные, будто он увидел призрака. Майлз не верил в привидений; он верил только в кошмарные сны и дурные воспоминания, а ещё — в силу бухла и наркотиков, которые могут их пробудить.

— Похуй, где она, — он подпихнул Гаррета в спину. — Пошли, тебе нужно продышаться чем-то, что не наркота.

— Нахуй, — тот помотал головой. — На заднем дворе дохрена людей.

Кто-то, проходя мимо, хлопнул Гаррета по плечу: отличная, мол, вечеринка, чувак! Майлз подумал, что неплохо было бы этому придурку врезать — чего лезет, когда не просят?

— Ладно, поехали, — он потянул Гаррета за собой. — Тебе нужно мозги прочистить.

И ему самому тоже. Краем глаза он снова уловил мелькнувший ободранный, мокрый от воды сарафан, черные спутанные волосы. Вштырило его, похоже, нехило, так что проветриться не мешает обоим. А вечеринка тут как-нибудь без хозяина обойдется, до утра ещё далеко, а в воскресенье днем приедет клининговая компания — чертов дом будет как новенький.

…Намотав пару кругов по городу на машине, Майлз припарковался недалеко от шарлоттаунского природного заповедника. Ночами здесь было тихо, ведь заповедник был закрыт, да и район города не был густонаселенным и шумным. Выбравшись на улицу, они присели на капот.

— Колись, — Майлз одним движением свернул крышку с бутылки минералки, сделал добрый глоток и протянул её Гаррету. — Что случилось?

Жадно хлебнув воды, Гаррет вытер ладонью подбородок. Взгляд у него стал проясняться. Он мотнул головой.

— Я просто перебрал, — хрипло произнес он. — Перебрал и приглючилось… всякая хрень.

Майлз вздрогнул.

Он тоже перебрал, и ему тоже глючилась всякая хрень. Так не бывает, ясен хрен, однако что-то внутри неожиданно и мерзко зацарапалось: а может, всё-таки бывает? Может, не крыша у тебя от аддералла поехала, а что-то реально про-ис-хо-дит?

Об этом говорить не хотелось. Как не хотелось и вспоминать ту индейскую сучку, но она теперь возникала постоянно, и деться от неё было некуда. Они пытались её забыть, но такое не уходит надолго.

— Мне тоже, — тихо произнес он. — Чувак, я вижу ту девчонку, которую мы в Юте… — он осекся, поймав взгляд Гаррета.

— Ничего этого нет, — он сжал зубы так, что они скрипнули в ночной тишине. — Ничего этого нет, а мы просто перебрали и заебались.

Майлз готов был согласиться.

Майлз хотел согласиться.

В конце концов, он знал, что та девчонка была виновата сама. Ничего бы не было, если бы она не решила строить из себя целку.

Но — мало ему было зрительных глюков? — до его носа долетел запах озерной тины. Фантомный, тонкий, он въелся в рецепторы, будто девчонка, которую они закинули в мешок и утопили в черной ночной воде, была здесь, рядом с ними. Насмехалась, растягивая полусгнившие губы.

И это было правдой, хоть ты тресни.

Они действительно это сделали.

— Может, и девчонки той не было? — выпалил Майлз вдруг. — Тогда мы оба, нахрен, сошли с ума, а ты сам знаешь, что все вместе крышей не едут! Мы её убили, Гаррет, мать твою, и ты это знаешь!

Убили. Пусть она и была сама виновата. Пусть никто не сжимал руки на её горле. Всё равно — убили.

И чем чаще он её видел, тем отчетливее понимал, что они все натворили.

— Заткнись!

Кулак прилетел в лицо Майлзу прежде, чем он успел осознать, что происходит. Кровь из разбитого носа хлынула на ладонь.

— Какого хуя?..

Мгновение — и оба уже катались по асфальту, ударами вымещая страх и давно копящееся напряжение. Майлз был ловчее Гаррета, но тот не зря отдал два года команде по гребле, и преимущество в силе было на его стороне. Отплевываясь от крови, они рухнули на обочину, вытирая носы и рты рукавами.

— Я видел её, — Майлз сплюнул на асфальт кровавую слюну. — Она мне весь вечер глючится.

Гаррет искоса взглянул на него. На скуле расплывался синяк.

— И мы договорились не вспоминать об этом.

Майлз вновь сплюнул.

Когда-то у них четверых не было секретов друг от друга. Когда-то они могли говорить обо всем на свете, обсуждать киношки, комиксы и эротические фантазии, и между ними не было этой гребаной пропасти, которую он сейчас чувствовал. Словно они стояли на одном утесе, а потом он раскололся, и теперь они не могут доораться друг до друга, хотя для всех окружающих крепче дружбы нет.