Раздражённому государю стало жаль её, в случае смерти его сына ибо эта девушка останется неприкаянной. Контракт будет расторгнут, и девицу отправят домой. На лице Дарона не было ни тени сожалений. Сильванская принцесса не была мила его сердцу и являлась лишь очередным долгом, который ему неукоснительно надлежало выполнить.

Трен наблюдал, как сын с решительностью и прохладной отстранённостью на своём суровом, бледном лице целует руку невесты, как белеют её в тонкую линию сжатые губы и как тщательно сдерживает она досаду и страх за собственную судьбу.

Государь вдруг осознал, что о сыне знает слишком мало; не ведает, каких женщин предпочитает его преемник. Едва Дарону минуло семнадцать, король не мог больше закрывать глаза на явное равнодушие сына к противоположному полу. Он никогда не видел, чтобы кронпринц засматривался на изящный стан какой-либо из придворных барышень. Государь пошёл на крайние меры. Он вызвал во дворец свою старую знакомую, давно овдовевшую баронессу. Та славилась красотой, живостью, весёлостью нрава и опытностью. О бурном романе наследника престола, воспитанного во всей строгости религии и преданности своему долгу, и моложавой вдовы барона судачили несколько месяцев, пока пресыщенный страстью Дарон не вернулся к своим обязанностям со свежей головой. Трен, более чем довольный результатами, отослал баронессу обратно, одарив её монаршей благосклонностью и назначив ей пожизненное жалование.

Арнил же никогда не вызывал подобных хлопот отца: о его любвеобильности начали поговаривать едва мальчику исполнилось тринадцать. Белокурый, голубоглазый, лучезарный, обходительный принц всегда любил женщин, а они с удовольствием отвечали ему взаимностью. Будь он беден и незнатен, женщины всё равно бы обожали его.

Трен не считал наследницу Ринорского рода Акме Рин красавицей и приятной особой. Агатовые глаза неприятно затягивали, в омуте этой пылающей черноты полностью исключалась возможность увидеть что-либо. Под густыми ресницами она прятала бурлящую силу своей натуры. Склонность её к открытости, упрямое нежелание всем нравиться поначалу изумляли придворных, а то презрение, с которым она начала поглядывать на них за их любовь к сплетням, интригам и разного рода мелким пакостям, начало наживать ей врагов уже с первой недели.

Эта девушка была первой, кто посмел отказать Арнилу.

Государя не интересовало, была ли Акме Рин любовницей его сына, но он пребывал в полной уверенности в том, что девица являлась основной причиной отъезда Арнила в Кунабулу. От Трена не укрылось, какое предпочтение отдает ей Провидица, и это настораживало. Ведьма отводила девушке особую роль, о которой сама Акме, быть может, и не догадывалась.

Отбросив всё самое наболевшее, Трен вдруг подумал о том, что всей душой противится выбору младшего сына. К тому же отец Трена, Марк I Бешеный, оставил сыну в наследство не только государство, но и весьма болезненную аллергию на Рианорскую кровь.

Между тем поднявшийся шум от многоголосого приветствия вернул государя к действительности. На площади его ожидала Личная Гвардия из сотни всадников, вооружённых огромными алебардами и короткими узкими мечами. На красных колетах, надетых поверх кольчуг, вышиты изображения вальдеборгских львов. На остроконечных шлемах виднелись выкрашенные в ярко-красный цвет длинные конские волосы. Красные плащи развевались на лёгком утреннем ветру. Здесь были и капитан Личной Гвардии государя, Огилий Веррес, заместитель Хельса и старший брат Авдия Верреса. В руке он держал белое знамя с разинутой львиной пастью — знамя дома Вальдеборгов.

Трен, мастерски разыгрывая смирение, принял из рук Первосвященника благословение, наградил всех заверениями в непременной победе и просил не горевать, если его настигнет смерть. Обменялся нескольким и тайными словами с Лирном Карном и направился к своему коню с золотой сбруей и красивой бело-золотой попоной.

В толпе придворных заметил разодетую и осунувшуюся Габриэлу Барбатос. Накануне вечером она ворвалась к Трену в спальню, кинулась ему в ноги и умоляла взять с собой, в чём ей в раздраженном изумлении было отказано, а также был высказан намёк на желательность её возвращения в Милар. Государь посчитал излишним упоминать любовницу в завещании, ибо понимал, что в случае его гибели наследник, будь то Дарон или Арнил, незамедлительно отправит её в какое-нибудь отдалённое поселение или обратно в Милар, где она будет коротать свои годы за счёт королевской казны до самой старости.

Фанфары приветствовали уезжавшего государя, как восхвалял его и народ, приваливший к главным улицам города.

Флаг Карнеоласа с изображением золотого солнца с семью лучами развевался по ветру на радость народу, который кидал под ноги государю и его Личной Гвардии цветы и пожелания возвращения с победой. Многие осеняли их крестным знаменем, что не могло не развлечь государя, ибо в Бога он верил мало.

Он слышал, как славили они имена государя и обоих его сыновей, несмотря на то, что младшего с ним не было. Все предосторожности и конспирация оказались напрасны: по всей стране неудержимым потоком разливался правдивый слух о маленьком отряде и его предназначении.

За воротами столицы государь, окружённый кавалерией Личной Гвардии, пустил коней галопом, а многочисленный кеосский корпус остался в столице, готовый подняться на защиту города, едва появится такая необходимость.

Через несколько часов показались домики Верены, а к западу от неё ровным строем, разбитая на неглубокие колонны, уже ждала карнеоласская армия.

Длинной рекой разлилась тьма безмолвного войска, терпеливо, с невозмутимостью ожидая своего повелителя. Напротив толпились жители Верены, встревоженно переговариваясь, ибо за всю жизнь свою никто из них не видел подобного.