Однако шанс не был упущен полностью. Английская и бургундская делегации оставались в Кале и Сент-Омере еще две недели, чтобы завершить урегулирование своих торговых войн. В конце сентября был заключен торговый договор, урегулировавший большинство вопросов между ними на трехлетний период. Бойкот английских тканей во Фландрии сохранялся, скорее по протекционистским, чем по политическим причинам, но торговля шерстью возобновилась, и ткани могли свободно экспортироваться из Англии в другие владения Филиппа. Благодарные Четыре члена Фландрии подарили 6.000 салюдоров герцогине Бургундской и 12.000 — лично кардиналу Бофорту. Коммерческий договор не положил конец формальному состоянию войны между Англией и Бургундией, но на практике исключил возобновление военных действий. Вслед за ним в 1442 г. было заключено долгосрочное перемирие, которое действовало до конца англо-французских войн. Филипп окончательно реализовал свое стремление оградить свои владения от англо-французской войны, не вступая в слишком тесные отношения ни с одной из воюющих сторон. Некоторые ограничения введенные Законом о разделе, включая запрет на продажу в кредит, в практических целях были отменены в январе 1442 года. Два года спустя, под давлением купцов компании Стейпл, отказались и от остальных ограничений. Даже они стали признавать, что их попытка манипулировать рынком шерсти была пагубной ошибкой [767] .

Бофорт и Кемп вернулись в Англию в начале октября 1439 года. Король, находившийся в Виндзоре, прибыл в Лондон и принял их в Кеннингтоне 9 октября. Весь следующий день был посвящен обсуждению переговоров с Францией. На приеме присутствовали избранные советники, но не Совет полном составе и в том числе отсутствовал герцог Глостер. Переговоры в Уа не увенчались успехом, но ситуация уже не была такой, как прежде. Английское правительство было вынуждено пойти на ряд важных уступок. Теперь территориальные амбиции англичан, практически, сводились к сохранению Аквитании, Нормандии и Кале под суверенитетом короля Франции. В частном порядке они примирились с потерей Мэна и своих немногих уцелевших опорных пунктов в Иль-де-Франс и Пикардии. Они цеплялись за титул короля Франции, чтобы сохранить лицо и потакать своему королю, но не надеялись воплотить его в жизнь. За три месяца, проведенных в Кале, Карл Орлеанский приобретал все большее значение, и его статус посредника в конце концов был признан обеими сторонами. В частном порядке англичане признали, что для достижения прогресса в заключении мира его все же необходимо освободить и собравшиеся в Кеннингтоне решил уступить в этом вопросе [768] .

Советники знали, что Карл VII сталкивается с внутренней оппозицией со стороны части дворянства. Они полагали, что неспособность найти решение в Кале была вызвана влиятельными людьми при французском дворе, которые намеренно выдвигали требования, которые, как они знали, англичане не могли принять. Единственным выходом было освобождение Карла Орлеанского, чтобы он мог влиять на принятие важнейших решений во Франции. Этот план был основан на весьма ограниченном понимании политической ситуации во Франции. Как и все планы английских советников по использованию герцога Орлеанского, он переоценивал его влияние и недооценивал компетентность французского короля. В ожидании окончательного решения короля герцог был доставлен в Лондон, где с ним были обговорены условия освобождения. Выкуп за Карла был определен в 100.000 английских ноблей (33.000 фунтов стерлингов), что было эквивалентно 200.000 экю Франции. Кроме того, он должен был заплатить 20.000 ноблей (6.666 фунтов стерлингов) за расходы на его содержание в Англии в течение последних четверти века. Перед освобождением герцог должен был выплатить первые 40.000 ноблей наличными и предоставить гарантии на остальные суммы, подкрепленные гарантиями французского короля и девяти видных французских магнатов. После освобождения Карл должен был в течение года добиться заключения постоянного мира между Англией и Францией и если ему это удастся, то весь выкуп будет аннулирован, а все выплаченные деньги возвращены. В противном случае герцог должен будет вернуться в плен в Англию до тех пор, пока выкуп не будет полностью выплачен. 22 октября 1439 г. Генрих VI объявил, что его послы вернутся в Кале в апреле, чтобы возобновить мирные переговоры [769] .

Решение об освобождении герцога Орлеанского вызвало в Англии бурные споры. Оно противоречило условиям завещания Генриха V, а многим из тех, кто служил ему и почитал его, казалось предательством по отношению к его памяти. Даже Совет признал, что в народе "вырос и распространился шум и ропот" против этого. Главным представителем противников этого решения, естественно, стал герцог Глостер. Этот спор открыл последнюю главу в его длительной вражде с Генри Бофортом. Парламент открылся в ноябре 1439 года. Обсуждение мирного процесса состоялось в январе 1440 г., после рождественских каникул. Правительство ожидая неприятностей, перенесло заседания в Рединг, подальше от лондонских сторонников Глостера. Когда открылась новая сессия, Глостер со своего места в Палате Лордов начал яростную атаку на кардинала. Он перечислил все свои, ставшие уже привычными претензии, относящиеся к началу царствования, но основное внимание уделил переговорам с Францией за последние пять лет. Глостер утверждал, что кардинал Бофорт и архиепископ Кемп захватили контроль над королем и руководили его внешней политикой, а его, Глостера, оттеснили на второй план и не позволили играть ту роль, на которую он имел право как старший королевский принц и законный наследник престола. Его многочисленные предложения принять командование во Франции были отвергнуты под влиянием кардинала, который "предпочел другого человека, пользующегося его особой привязанностью". Глостер имел в виду не только беззастенчивое продвижение Бофортом своих племянников. Он утверждал, что и другие выдающиеся личности, не входившие в круг благосклонности кардинала, такие как герцог Йорк и граф Хантингдон, были отодвинуты в тень по той же причине. Это позволило Бофорту провести ряд бесполезных и бессмысленных переговоров с Францией, которые не имели никаких шансов на успех из-за хитрости и коварства французов. Результатом этого, по мнению Глостера, стало разрушение англо-бургундского союза, потеря Мо и большей части северной Франции, а также трата огромных денег на дипломатические шоу, которые лучше было бы потратить на войну. Бофорт, жаловался Глостер, теперь предлагает возобновить переговоры весной и освободить герцога Орлеанского в одностороннем порядке [770] .

Создавалось впечатление, что герцог Глостер стремится добиться импичмента кардинала перед парламентскими пэрами. Король был достаточно обеспокоен, чтобы заказать опровержение. Совет выпустил "простую декларацию", составленную Адамом Молейнсом, где говорилось, что решение об освобождении герцога Орлеанского было отдано по личному распоряжению короля. То, "что он сделал в указанном деле, он сделал сам по своему мнению… движимый и побуждаемый Богом и своим разумом". Некоторые из причин такого решения были названы слишком деликатными, чтобы их можно было обнародовать. Вероятно, это относилось к тайным переговорам Совета с внутренней оппозицией Карлу VII. Однако Совет не скрывал, что надеется на то, что Карл Орлеанский сможет вывести мирные переговоры из тупика, в котором они пребывают до сих пор. Англия выиграла много сражений, взяла много знатных пленных и завоевала много земель, но сейчас война почти проиграна, а Франция является "столь обширной, столь великой и могущественной", что вряд ли ее можно завоевать силой оружия. Во Франции слишком много обнесенных стенами городов и поселков, слишком много замков с гарнизонами, слишком много непроходимых рек. Нормандия, которая была практически всем, что осталось у англичан на севере, была разорена и в перспективе не могла быть защищена. За последние шесть-семь лет некоторые районы герцогства, по некоторым данным, потеряли девять десятых своего населения. Те же, кто остался, охотно сбросили бы власть короля, если бы могли. Их удерживает от этого только присутствие английских гарнизонов. Так продолжаться не может. Затраты стали непосильны для Англии. Только за последние тридцать месяцев, как утверждал Совет, на войну потрачено 500.000 марок (333.000 фунтов стерлингов), что так и не смогло предотвратить потерю нескольких крупных крепостей. В условиях раскола между Папой Римским и Базельским Собором мир между светскими государями был моральным долгом, от которого король не мог уклониться. Генрих VI, по их словам, был полон решимости положить конец войне, которая длилась уже сто лет и пролила столько христианской крови ради столь незначительной цели [771] .

В итоге министры короля с легкостью победили своих внутренних противников. Бофорта даже не призвали к ответу на выдвинутые против него обвинения, а горькие обличения герцогом Глостером своего соперника не оказали никакого влияния на политику правительства. Однако это стало поворотным пунктом в политической судьбе самого Бофорта. Кардинал был уже пожилым человеком и уже сорок лет активно участвовал в национальной и международной политике. При всех своих сомнениях по поводу войны, которую вела Англия, он не смог довести ее до конца. В последующие месяцы и годы его влияние ослабевало и он все реже появлялся в Советах. Но его мирную политику продолжили его преемники. Главным из них был реальный политический наследник Бофорта — Уильям де ла Поль, граф Саффолк.

Генеральные Штаты были созваны в Париж на 25 сентября 1439 года. Но из-за вспышки чумы в столице пришлось перенести место проведения в Орлеан. Собрание открылось с опозданием на месяц в большом зале герцогского замка. Это было одно из самых представительных собраний подобного рода за многие годы. Помимо главных дворян Франции, на нем присутствовали представители отсутствующих принцев: Филиппа Доброго, Иоанна V Бретонского и Карла Орлеанского. Открытие заседания стало поводом для публичной демонстрации силы анжуйской фракции в окружении короля. Карл VII вошел в зал бок о бок с Иоландой Анжуйской. Она, ее сын Карл Анжуйский и их союзники выделялись в кругу принцев, стоявших вокруг трона. Сам король, по сравнению с ними, выглядел неважно. Судя по всему, он переживал один из периодических приступов депрессии. Жан Жувенель жаловался, что, за исключением первого и последнего заседаний, король был незаметен, находился в своих личных апартаментах и отказывался принимать кого-либо, кроме приближенных, как будто происходящее его не касалось.

Канцлер Рено де Шартр открыл заседание докладом о ходе переговоров с Англией. Были розданы копии предложений посредников. Перед собранием стоял вопрос: продолжать ли переговоры на этой основе весной или отказаться от них и довести войну до конца. После выступления канцлера делегаты в течение недели обсуждали предложения в отсутствие короля. По истечении этого срока мнения разделились, и твердого вывода сделано не было. Поэтому были назначены две группы защитников, которые должны были представить аргументы каждой стороны. Граф Вандомский и епископ Пуатье выступали за продолжение переговоров на основе предложений посредников, а маршал Лафайет и граф Дюнуа — за продолжение войны. По окончании переговоров все сошлись на том, что мирная конференция должна возобновиться, а король тем временем должен продолжать давление на англичан на границах Нормандии. Как и на предыдущих собраниях, главенствующей темой было разрушение общественного порядка на большей части территории Франции, недисциплинированность королевских войск и разорение от вольных компаний. По словам присутствовавшего на собрании Жана Жювенеля, общее мнение сводилось к тому, что потеря Нормандии — это тяжелая цена, но ее стоит заплатить за мир. Многие участники, наверное, согласились с ним в том, что война теперь "не имеет ни смысла, ни причин". Его точка зрения на предложения посредников была удивительно похожа на точку зрения нормандских советников Генриха VI: отмена французского королевского титула Генриха VI на тридцать лет стала бы молчаливым признанием его несостоятельности и моральной победой Франции. Почему бы не ухватиться за нее обеими руками? Личные соображения Карла VII не сохранились. Но в последний момент он отложил принятие окончательного решения до очередного заседания Генеральных Штатов, которое должно было состояться в феврале 1440 г. в Бурже. Король объяснил это тем, что хотя северные провинции были представлены в Орлеане, но Лангедок не участвовал. В частности, отсутствовал молодой Дофин Людовик. Вероятно, это не было полной правдой. Большинство в Совете французского короля было категорически против возобновления мирной конференции и не хотело, чтобы компромисс предложенный посредниками был публично одобрен Генеральными Штатами [772] .