Теперь появляется предварительное объяснение быстрых и медленных перемен в истории вещей. Вмешательство людей, для которых искусство является карьерой, людей, тратящих всё свое время на производство бесполезных вещей, вызывает переход от медленного хода событий к быстрому. В племенных обществах, состоящих из нескольких сотен семей, каждая из которых должна тратить бoльшую часть времени на то, чтобы добывать пропитание тяжким трудом в суровых условиях, никогда не возникнет излишков, превышающих жизненные потребности, в достаточном количестве для формирования специализированных гильдий ремесленников, избавленных от необходимости выращивать продовольствие. В таких обществах изделия тоже меняются, но их изменение — это изменение случайного дрейфа, накопленной привычки, рутинного повторения с мелкими вариациями, изменение, чей характерный паттерн сохраняется на протяжении поколений.

Этот паттерн в целом аналогичен тому, что свойственен вещам, создаваемым в более сложных социальных структурах. Он обнаруживает ожидаемую прогрессию от раннего к позднему системному возрасту в разных классах керамики, жилищ и ритуальных орудий. Одни форм-классы сменяются другими. На отрезке трех-четырех поколений внимательный исследователь сможет выявить четкую форму, соответствующую физической идентичности племени. Однако прогрессия, преемственность, форма здесь более приглушенные и менее отчетливые, чем в больших обществах, а темп более медленный. Меньше происходит событий; меньше делается изобретений; меньше осознанного самоопределения племени в его изделиях.

Этот контраст четко обозначает лишь крайние случаи — крошечное племя из нескольких десятков или сотен семей, борющихся за выживание, и огромный город с его закоулками и укромными уголками, служащими прибежищем для размышлений множества изобретательных умов: в первом случае изменения самые медленные, во втором — самые головокружительные. Между ними есть по меньшей мере две промежуточные позиции. Слишком просто было бы предположить, что переход здесь непрерывно плавный. Градации социальной организации между Лондоном, Парижем и лесными племенами Амазонии или Новой Гвинеи далеки от непрерывности; они больше похожи на горные откосы с крутыми грядами скал, разделяющими несколько террас.

Абсолютная величина населения здесь не принципиальна. Маленькие города порождали важные исторические сдвиги чаще, чем мегаполисы. Городская среда — это необходимое, хотя и недостаточное условие начала быстрого хода событий. Среда является городской, когда привилегией жизни в ней обладает не самодостаточное племя, а группа правителей, ремесленников, торговцев и просто нахлебников, которые зависят от труда производителей продовольствия, населяющих сельскую местность.

Однако городской жизни самой по себе недостаточно. Во всех провинциях есть города, но скука провинциальной городской жизни вошла в пословицы. И скука эта объясняется тем, что провинциальный город подобен органу тела, который, как правило, может лишь получать и передавать сообщения из высших нервных центров, но не может производить собственных сообщений, не считая тех, что говорят о боли и дискомфорте. Активные элементы такого города постоянно перемещаются в настоящие центры событий, где принимаются главные для всей группы решения и где концентрация власти формирует класс покровителей для изобретений и замыслов художника. Вот настоящие условия метрополии. Это единственные необходимые и достаточные условия для установления быстрого темпа истории, всегда отличавшего жизнь в главных городах человечества.

Таким образом, мы имеем к рассмотрению в дискуссии о быстроте художественных событий четыре социетальные фазы: (1) племенная жизнь лицом к лицу с природой, неспособная позволить себе ремесленников; (2) провинциальные городки и города с их вторичными искусствами, а также столичные, чья роль сводится к одному управлению; (3) племенные общества, имеющие профессиональных ремесленников, способных к нововведениям; (4) города или дворы, устанавливающие невидимые, но беспрекословные порядки. Эта схема описывает греко-римскую цивилизацию, китайское династическое общество, а также мир модерна, ведущий начало с 1800 года, с его политическим делением во главе с ведущими государствами, колониальными империями и столичными городами, притягивающими к себе лучшие провинциальные таланты. Подходит она и к городским цивилизациям древней Америки. Оценка провинциальных городов как менее благоприятной среды в сравнении с племенными обществами, имеющими свои ремесленные традиции, может показаться произвольной, однако она оправдана с учетом наличия оригинальной художественной деятельности: бронзовых дел мастер народности ашанти в Африке середины XIX века вполне мог, как художник, находиться в более благоприятном положении по сравнению со своими собратьями-современниками из Чикаго или Мосула, вынужденными ограничиваться изготовлением провинциальных реплик и шаблонных предметов спроса.

Средневековая Европа до 1400 года требует другой схемы. Дворы феодалов, аббатства и соборы были центрами, откуда исходили важные заказы; окружающая их местность была принимающей провинцией, а крупные города зависели в плане доступа к фавору и власти от непостоянного присутствия королевского двора. После Ренессанса значение столичных городов возросло, но до 1800-х годов настоящими центрами художественного мастерства были многочисленные мелкие дворы Европы, лишь изредка вступавшие в провинциальные связи с крупными городами, которые сами зачастую были в определенных отношениях более провинциальными, чем, например, герцогство Веймарское, благоволившее Гёте. Сегодняшнее выравнивание мира по стандартному уровню массовых развлечений и индустрии является настолько полным, что лишь самые богатые города и небольшое число университетских центров остаются цитаделями учености и разборчивости.

Различные исторические варианты патронажа создавали разные условия для шести описанных нами ранее видов карьеры. Первопроходцу и бунтарю не было места в племенном обществе или в провинциальной жизни, где нонконформизм оборачивался суровыми карами. Только богатейшие центры власти могли поддерживать homme a tout faire или его академического двойника, евангелического chef d’ecole. Одержимые и сосредоточенные труженики могли работать где угодно, но для обучения и развития им нужно было проводить некоторое время при дворе или вблизи источников патронажа, чтобы оставаться частью потока быстрого хода событий.

Иными словами, существуют лишь две значимые скорости в истории вещей. Одна из них — напоминающий движение ледника темп кумулятивного дрейфа в малых и изолированных обществах, когда незначительное сознательное вмешательство меняет скорость преобразований. Другая скорость — молниеносная, она напоминает лесной пожар с его скачками через большие расстояния, когда не связанные между собой точки вспыхивают с одинаковой силой. История недавних изобретений знает много примеров такого, как кажется, разнесенного действия, когда двое или больше специалистов, не зная о работе друг друга, приходят к одним и тем же решениям независимо и одновременно, опираясь на общие предпосылки и схожие методы.