– Мам, пап.

Лаголев вспушил одеяло. Где Натка? Нет Натки. В стороне твоя мамка, сынок. Ничего такого не делала. То есть, мы не делали, хотя, может, и собирались. Спать собирались да не собрались. Он кашлянул.

– Что случилось?

– Вам надо на это посмотреть, – сказал Игорь.

Глаза – с монеты в пять царских копеек.

– А яснее? – спросила, выглядывая, Натка.

– Остров, кажется, вырос!

Остров действительно вырос. От своей ниши он протянулся полосой на всю длину подоконника, занимая теперь едва ли не четверть всей кухни. Стоило только Лаголеву шагнуть к столу, как тепло накрыло его с головой.

– Видишь? – заулыбался сын.

Набросившая халат Натка встала у кухонной тумбы.

– Сантиметров тридцать не хватает, – сказала она, стукнув по полу босой ступней.

Лаголев почесал затылок и оглядел кухню.

– Не, ребята, вы как хотите, а пора делать перестановку. Стол, похоже, сюда уже не вписывается.

В человеке, который, подобрав ноги, сидел на асфальте в прорехе между домами и просил подаяние, Лаголев старинного друга узнал с большим трудом. Федька Шишлов зарос, подурнел, обзавелся свирепой бородой и шрамом через всю щеку. Одет он был в серый вязаный, расползающийся, в многочисленных катышках свитер и в брезентовые штаны, испачканные коричневой краской. Ботинки от полной гибели удерживали мотки скотча. Ногти на грязных, морщинистых пальцах были обкусаны и оббиты до черноты. Смотреть на него без содрогания было невозможно.

– Подайте копеечку!

Лаголев сыпнул в чужую ладонь мелочи, прошел шагов двадцать и вернулся.

– Федька?

Старинный друг сморщился, сжался, словно Лаголев не вопрос задал, а шарахнул камнем по плечу.

– Не-не.

– Как «не»?

– Ошиблись вы.

– Это я, Саня Лаголев. Био-Шурик.

Федька все же глянул искоса. На лице его вместе с узнаванием отразилось небывалое облегчение.

– Саня?

– Ну!

Шишлов зареготал и заперхал, выражая свою радость. Ладони его несколько раз ударили по коленям.

– А я думал… – он махнул рукой куда-то в сторону перекрестка. – А тут ты! Это ж встреча какая! Обязательно обмыть надо. Ты, я смотрю, при «бабках».

– Есть немного.

– Все! – Федька принялся подниматься. – Покупаем «пузырек» и отмечаем! Но за твой счет, усек? Я, видишь, на мели.

Он ожесточенно поскреб ребра через свитер.

– Я не пью, – сказал Лаголев.

– А я пью! – заявил Шишлов. – Мне в жизни без алкоголя нельзя. Мне жизнь запивать надо. – Он уцепил друга за рукав. – Так как насчет «пузыря»?

– Может, пива?

Федька сморщил физиономию, но затем одобрил и это предложение. Стало заметно, что у него здорово не хватает зубов.

– Можно и пива, – улыбнулся он, почесав горло под бородой. – С этого начинать даже предпочтительнее. По-научному. Градус должен только повышаться.

– Тогда жди, – сказал Лаголев.

Он решил спасти друга.

– Само собой, Саня! – Шишлов переступил с ноги на ногу и поднял руку со сжатым кулаком, выражая солидарность походу Лаголева в магазин.

Рот фронт.

В магазине Лаголев купил одну банку в ноль тридцать три литра. Не самого дешевого, не самого дорогого. Федька обрадовался подарку, как ребенок, посмотрел лукаво, дернул кольцо, присосался к жестянке. Лаголев смотрел, как он покачивается, вбирая в себя слабоалкогольную жидкость.

– Ф-фу!

Шишлов выдохнул, утер губы рукавом свитера и тут же сплющил опустевшую банку ногой. В руках его появился кулек.

– Оставь, – сказал Лаголев.

– Ну, ты что! – хрипло возразил Федька. – Алюминий!

Он положил жестяную лепешку к трем или четырем соседкам.

– Может, ко мне? – предложил Лаголев.

– Это деловой разговор, – кивнул Шишлов. – Пошли! Только по пути винца купим. Употребляю самый дрянной портвейн. Все полезно, что в рот полезло. И, кстати, тебе выйдет чистая экономия.

– Это уже дома.

– Дома? – Шишлов шмыгнул носом. – А что дома? Жена?

Они медленно пошли по улице. Федька прихрамывал. Жестянки бренчали. На Федькин костюм оглядывались.

– Жена, – сказал Лаголев. – И сын. У тебя же вроде тоже жена была.

– Ушла, – скривился Шишлов и подался ближе к другу: – Веришь, – доверительно сообщил он, – проигрался я в пух и в прах. Машину, квартиру – чуть ли не одним махом. Еще людям остался должен, серьезным людям. Знаешь, сколько?

Лаголев качнул головой. Федька стрельнул глазами по сторонам, словно боялся, что их подслушают.

– Двадцать пять тысяч! – выдохнул он.

– Много, – сказал Лаголев.

– А то! Бегаю вот, скрываюсь. У тебя недельку перекантоваться можно? О тебе, думаю, не знают, мы ж лет семь не контактировали. Пересплю в уголочке на кухне. Или на балконе! – жарко произнес Шишлов. – Сейчас тепло, можно и на балконе.