Лаголев улыбнулся.

– Ты сначала сядь.

Он подвинул один из стульев. Шишлов устроился на нем. В узкой для него майке и синих «трениках» Федька больше походил на хозяина квартиры, чем Лаголев в брюках и джемпере.

– Ну, сел.

– Что чувствуешь?

– Жажду.

– И все?

Шишлов развел руками.

– Я же тебе не принцесса на горошине. Ты что, подложил мне что-то?

Он попытался приподняться, одновременно щупая под собой ладонью, но Лаголев сел рядом и взял его за руку.

– Ты просто сидишь на острове.

– Где?

Тепло привычно нахлынуло, душа распахнулась, взлетела, вверх-вверх, Федька рядом замер, а через мгновение уперся глазами в потолок. Что он там видел, Лаголеву было не известно, но лицо давнего друга менялось, болезненно комкалось, светлело, из щелястого рта с хрипом вырывалось дыхание, и вместе с дыханием, казалось, выбивается в воздух мелкая черная пыль, превращаясь в золотистые искры.

– Е!

Коричнево-розовой кашицей Шишлова стошнило на собственные ступни, и он, торопливо присев, принялся собирать блевотину ладонями, которая неумолимо просачивалась обратно сквозь пальцы.

– Тарелку, Саня! Или миску!

– Брось, – сказал Лаголев.

– Прости, я это…

Федька с посмотрел на испачканные руки. Его стошнило еще раз. Какие-то малоприятные комки брызнули изо рта.

– Я сейчас, – сказал Лаголев и пошел за тазиком и тряпкой.

Вдвоем они быстро справились с уборкой. Впрочем, энтузиазм Шишлова больше мешал. Он скользил и разносил продукты своего метаболизма по кухне.

– Так, сядь, – сказал ему Лаголев.

Федька сел.

– Держи таз.

Друг принял посуду. Вид у него сделался виноватый.

– Саня, прости, пожалуйста.

– Видимо, у тебя запущенный случай, – Лаголев собрал блевотину тряпкой. – Как ты себя чувствуешь?

Шишлов нахмурился, оценивая свое внутреннее состояние.

– Вроде ничего не болит, – с удивлением произнес он. – Даже нога не болит.

– Вот это и есть остров.

Лаголев подтер в двух местах и взял у Федьки тазик.

– Вымой руки вон, в мойке. Выпить хочется?

Друг качнул головой, но, поднявшись, широко улыбнулся.

– А вот, знаешь, да!

Он склонился над раковиной и принялся под струей, морщась, оттирать пальцы.

– Понятно, – сказал Лаголев. – На подоконнике чай и бутерброды, можешь перекусить.

Шишлов повернул голову.

– Не, ты жулик, конечно, порядочный, – заговорил он в сторону коридора, где исчез Лаголев, чтобы слить собранное в унитаз, – Я к тебе со всей душой… – он шумно прополоскал рот. – А ты и угостить друга не удосужился. Баночку пива всего-то и купил. Ты знаешь, как выглядит баночка пива со стороны?

– Как? – спросил Лаголев.

– Как насмешка.

– Погоди. Я сейчас.

Лаголев с тазиком перешел в ванную. Шишлов закрутил кран, встряхнул над раковиной кисти рук, потом вытер их о полотенце, висящее на крючке. Поискал и нашел на подоконнике бутерброды.

– Ты одежду мою не выкидывай, – жуя, невнятно проговорил Федька, – пригодится мне еще. Я же это… бомжую.

– И нравится?

– Ха! Меня вообще-то никто не спрашивал на этот счет.

– Ладно, – появился на кухне Лаголев, – давай мы с тобой еще раз…

– Да ну нахрен! – сказал Шишлов, выложив на подоконник локоть.

– Почему?

– Отходняк у меня после твоего острова.

Лаголев улыбнулся.

– Ты бы в зеркало посмотрелся.

– А че, красавец стал? – Федька сунул в рот остатки бутерброда и прошел в коридор.

Там он, почти уткнувшись носом в зеркало над полкой с феном и расческами, секунд тридцать так и этак поворачивал лицо. Пальцы его мяли и отводили растительность, добираясь до кожи под ней.

– Это что, – спросил он, – у меня шрам исчез?

– Ага.

– Не, ну, круто, конечно.

– Что, хуже стало?

– Да не, – Шишлов появился в проеме, – только меня так узнают с пол-тычка. Физиономия, как с фотокарточки.

– Садись, – предложил Лаголев.

Федька скривился.

– Ты бы лучше налил чего, блин.

– Садись-садись, – потянул его к себе Лаголев, – хуже не будет. Это остров, он многое может.

Шишлов хохотнул.

– В прошлое не возвращает? А то я бы загадал, на какое ставить. Была у меня ситуация, где я миллионов пять, если на старые деньги считать, на рулетке за раз спустил.