Обидчик приблизился, ногой пошевелил сидящего. Но трогать побоялся. Мало ли, вши у него или еще какая зараза, убедившись, что поживиться нечем хулиган побежал дальше.

Худенькая фигурка, прислонившаяся к забору, скатилась на бок. Его слезы смешивались с городскими нечистотами, выплеснутыми нерадивой хозяйкой. Сирота настолько обессилил, что впал в полузабытье. Последний раз ему подали ломоть хлеба, когда увозили тело матери. Небрежно сунули — на, мол, помяни покойницу. И тут же отвернулись, забыли о живом. Да шутка ли, сколько этих оборванцев якшались по городу. Всех не обжалеешь. С тех пор он перебивался редкой добычей с мусорок. И то, если удавалось отбить что-то в неравной схватке с крысами. Но теперь к голоду примешивался холод. А значит шансов у него не было. Вспыхнет лихорадочно температурой как последний попыткой напомнить кому-то неведомому, что дышит. И окочурится от тут же нахлынувшего озноба. Хорошо, если подберут да закопают, до того как собаки обглодают его кости. Но он об этом не думал. Он вообще уже ни о чем не думал.

Рядом с безжизненным тельцем остановилась повозка, запряженной тройкой вороных лошадей. Дверь отворилась, из проёма высунулась рука, облачённая в пальто из толстой, хорошей шерсти. Не снимая перчатку, она схватила пацанёнка за шиворот и как котёнка втащила внутри. Дверь захлопнулась. Повозка покатилась дальше. На случившееся никто не обратил внимания.

Горький запах щекотнул ноздри. Так пахнет ад? На рай как и ни на что хорошее ни при жизни, ни после неё малец не рассчитывал.

— Есть хочешь? — грубоватый окрик доказал, что он пока в мире живых.

— Где я?

— Узнаешь. Пожри пока. Много сразу не набивай — сдохнешь. Пузо привыкнуть должно, — закончил кто-то скрывающейся в полумраке.

Для мальчонки, не привыкшему к доброму отношению, это было почти лаской. Он поёжился и сел. Огляделся. Комната, где он находился, была сосем не богатой, но добротной. Крепкие белёные стены, значит, дом явно кирпичный. Чистые окна, даже со шторами. Две узкие кровати с матрасом, одеялом и подушкой. На одной из них сидел он, другая — была идеально заправлена. Между ними деревянный стол. На нём вкусно пахнущая похлебка. Она уже не парила, но было видно, что свежая и почти горячая. Неуверенно зачерпнув варево ложкой, поднёс ко рту. Непривычное тепло разлилось по желудку и ушло в пятки. Мальчонка улыбнулся сам себе. Дверь скрипнула, стало ясно, что таинственный посетитель оставил его одного.

Вечером появился сосед: такой же мальчишка, может, чуток постарше. Его лицо показалось парнишке смутно знакомым. Но тот явно не готов был знакомиться и становиться приятелем. Ничего не говоря, отвернулся к стене и захрапел. Парень тоже уснул. Три дня к нему никто не подходил. Каждый раз проснувшись он находил порцию еды. Теперь к чередующему с кашей бульону прибавился хлеб. Он справлял нужду в стоящее в углу ведро. Однажды попытался выйти, но убедился, что дверь заперта снаружи. Выглянул в окно, оно выходило в незнакомый двор. Зато мальчишка узнал, что сильный, резкий запах исходил от пучка сухой травы, висевшего в углу.

На четвертый день он очнулся от того, что на него кто-то пристально смотрел. Взгляд был тяжелый будто на грудь положили гигантский булыжник. Парень открыл глаза и выпрямился.

— Оклемался? С сегодняшнего дня приступаешь к работе. Позавтракай, потом поможешь по хозяйству. Дальше видно будет, на что ты годен, — рубленными, повелительными фразами сообщил человек.

Это был высокий, гороподобный мужчина. Под два метра ростом и весом поболе шести пудов. Его внушительная фигура была облачена в тёмно-серый костюм из плотной ткани. Черные волосы были зачесаны назад. Несмотря на то, что он выглядел старше полсотни лет, в них не было ни одной серебряной нитки. Высокий лоб выдавал умного и думающего человека. Крупные, сведенные брови не позволяли усомниться в твердости его характера. Черты лица были объёмные, выпирающие. Всё вместе производило устрашающий эффект.

Но он предлагал еду и кровать, пока этого хватало, чтобы поверит в лучшее.

— Откликаться будешь на Глеб. Пусть Ян, — он кивнул на стоящего в дверях второго паренька, который как раз спал на соседней койке, — всё тебе здесь покажет.

Резко развернувшись на каблуках и щелкнув ими, он растворился в дверном проёме.

— Что разлёгся, иди помогать, — на правах старшего скомандовал тот, кого назвали, Ян.

Вдруг Глеб помнил, где его видел. Это был тот самый мальчишка, что кинул в него камень.

— Твои тряпки, — новый знакомый показал на стул, где лежала чистая пара штанов, рубашка, куртка, рядом на полу стояла пара крепких ботинок.

Было ощущение, что кто-то их уже носил, но если вы несколько последних месяцев провели босиком, главным было, что они почти идеально сели на ноги. Повернувшись спиной, которая не располагала к беседам, он прошествовал по дому, показав, где кухня, гальюн. Невидимая роскошь: канализация введенная прямо в дом, конечно, удобства были примитивные: сбитый деревянный ящик с дыркой сверху и выводом полого бревна в выгребную яму у дома, но это всё равно лучше, чем бегать «по ветру». Кабинет-лаборатория хозяина, заваленный книгами, невиданными ранее механизмами и сложными картинами-картами на стенах, забавными фигуркам. Вот бы это поразглядывать! Последний пункт «экскурсии»: выход на улицу. Уходить без спроса со двора воспрещалось.

Так потекли дни. Весь день Глеб крутился по дому: мыл посуду и пол по всему дому ледяной, обжигающей руки водой, подметал двор и лестницу, стирал вещи хозяина. Как выяснилось звали его Вавила. После того первого знакомства он не удостаивал Глеба своим вниманием. А вот Ян часто получал от него задания. Сбегать куда-то со двора за посылкой или в лес за травами. Сейчас, конечно, лес не был щедр на дары, но мох, чагу, сушеные ягоды еще можно было найти. Кроме того, Яну позволялось работать в святая святых — лаборатории хозяина — и даже помогать ему: измельчать травы, мыть пробирки, поддерживать температуру горелки и другие мелкие, но занимательные поручения.