***

Мари не особенно ждала Рождества: в воздухе витал тлетворный запах испорченного праздника; не трудно было догадаться, что Роджер и Кларисса используют этот день, чтобы лишний раз поспорить о том, кто из них большая сволочь и всё испортил, когда второй так старался, чтобы было идеально. Не представлялось возможным и убедить мачеху, что совершенно необязательно приглашать к ним дядю Роберта, поскольку Мари не собиралась вновь выносить пытку его остроумными занудными шутками и рассказами о Европе или очередном купленном антиквариате. Кларисса накричала на падчерицу, сославшись на её детский эгоизм, дескать, и так ничего хорошего, а она ещё и командовать будет, как им праздновать. Повысил голос и отец, надравшись с самого утра и решив припомнить лишний раз о том, какая Мари недальновидная в выборе будущей профессии. Последовавшие немного позже неуклюжие попытки Роджера извиниться испортили настроение его дочери ещё сильнее, но Мари сделала вид, что не злится, дабы не усугублять и без того отвратительный день.

К восьми вечера приехал Роберт. За пять минут до его появления Роджер на посошок повздорил с женой для закрепления результата, когда та забыла достать из духовки цыплёнка из-за того, что напивалась за просмотром рождественской серии любимого сериала, пытаясь хоть как-то снять напряжение. Не вышло. Зато вышло впасть в пелену пьяного безразличия, которая помогла эффектно разыграть перед гостем радушие и атмосферу веселья. Оба супруга демонстративно пытались вступать в активную беседу с прибывшим родственником, и со стороны это выглядело жалко. Мари чувствовала горечь и стыд, но нацепила фальшивую улыбку и старалась спасти угрюмое Рождество. Ради Клариссы даже завела увлечённую беседу с дядей. Роберт незамедлительно вручил племяннице рачительно выбранный подарок — шикарное дизайнерское платье тёмно-синего цвета с тонкой золотой оторочкой. Его лицо светилось преувеличенной гордостью, руки дрожали от предвкушения.

— Ну, как тебе? — пригладив изящные усы, поинтересовался он и вставил в зубы сигару.

— Очень красиво, дядя Роб. — Мари попыталась сделать вид, что в восторге. Она была по-настоящему благодарна ему, но не понимала этой нетерпеливой дрожи в его голосе. — У меня никогда не было таких платьев, это просто вау! — удовлетворила его желание получить максимальную отдачу. Пусть, в конце концов, порадуется, сегодня всё-таки Рождество.

— Я отлично знаю твой размер, моя любимая девочка! — задорным голосом отчеканил Роберт, зажав меж пальцев дымящуюся сигару. — Должно быть как раз. Так долго выбирал, очень хотел, чтобы оно подошло тебе.

Нервно зачесал рукой смолисто-чёрную густую прядь волос.

— Агась, круто. Мне нравится. — Прошла в обеденную и с безразличием повесила на спинку стула чехол с платьем.

Когда на часах стукнуло десять, ей пришло сообщение от Коннора: поздравление и трогательное дурацкое селфи в шапочке Санты, на котором он обнимал высунувшего язык довольного Сумо. Мари неподвижно разглядывала счастливое лицо своего лучшего друга, затем трепетно прикоснулась на дисплее к его прикрытым в блаженстве глазам. Слёзы с мерзким пощипыванием скатились по щекам, и она резко смахнула их с подбородка. Вернувшись в гостиную, Мария ни о чём не могла думать, кроме этого радостного спокойствия в чертах Коннора. Ей нужно было прямо сейчас, сию же секунду к нему, чтобы эта радость принадлежала им двоим. Опостылевшие стены родного дома, надоевшая своими склоками родня, тошнотворный запах гари и духов — пусть всё провалится к чертям!

— Пап, а пап? — Она подёргала за рукав Роджера, дымящего сигарой, которой его угостил кузен. — Вы тут вроде и без меня хорошо время проводите, можно я схожу к Коннору? Он меня потом домой приведёт.

— Да у тебя на уме один лишь хренов Коннор! — Роджер икнул, пошатнувшись. — Как-то уж очень подозрительно ты к нему привязана. Он что, пристаёт к тебе?

Мистер Эванс отдавал себе отчёт, что говорит полную чушь по известной ему причине. Но он был пьян и зол, ему хотелось кого-нибудь унизить, чтобы не ощущать себя ничтожеством.

— Кстати, Фред — ну, мой друг-психолог, которого я для Марии рекомендовал — рассказывал, что некоторые насильники детей способны эмоционально привязывать к себе жертв, и те даже начинали верить, что насилие происходило по обоюдному согласию. Страшная штука, очень страшная. — Роберт сердобольно покачал головой и отпил из своего стакана бренди.

— Всё не так, — процедила сквозь стиснутые зубы Мари и сжала руки в кулачки.

— Милочка, я всего лишь проявляю здоровый скепсис и опасение. Дружбу между маленькой девочкой и взрослым мужчиной не назовёшь безопасным предприятием.

— Коннор — моя семья, он никогда не обижал меня. — Её губы обиженно затряслись.

— Чужой человек — и семья? Хах, это же несерьёзно, моя любимая девочка. Твоя семья — это те, кто сейчас находятся в этой комнате. — Роберт элегантным движением поправил на галстуке серебряную брошь в форме паука, и его красивые холодные глаза, похожие на помутневший кусок льда, насмешливо сощурились.

— Тогда, надеюсь, моя семья простит мне нежелание оставаться здесь ещё хоть одну минуту.

Силой воли удержала подступившие слёзы и быстрым шагом направилась к себе в спальню, чтобы переодеться.

— Мими, не слушай ты этих дурней! — взмолилась Кларисса и бросилась за ней следом, поправляя на ходу бретели платья. — Я знаю, что твой Коннор хороший, они просто пьяный бред несут.

— Да не надо ходить за мной! — раздражённо крикнула в ответ Мари.

— Пусть идёт, Клэри, брось, — хрипло проговорил уничтоженный чувством вины Роджер. Ему хотелось вытащить из кобуры табельное и пустить себе пулю в лоб за то, что испортил лучший праздник в году собственному ребёнку. Машина справлялась с его главной задачей лучше него самого. Роберт с ужасом понимал это и не собирался окончательно разрушать жизнь Мари своей гордыней.