– Это уж точно, – заметил Женя, вмешавшись в разговор из угла кухонного гарнитура. Пока девочки обсуждали свои планы по покорению вершин моды, он уселся возле раковины и, уже расправившись с принесёнными дарами, открыл упаковку печенья, которое уплетал вместе с чаем.

– Евгений, вам виднее с вашего пьедестала, как вы думаете, у нас есть шанс? – вопрос, звучащий от сестры, был скорее риторическим, в её глазах уже теплился азарт.

– Я уверен в этом, – кивнул парень, дожёвывая печенье.

– Отлично! – воскликнула Адлер, – сбор завтра в 12:00 в здании Дома моды на Дворцовой набережной. Женя, ты пойдёшь с нами, нам необходима твоя поддержка.

Такое известие вызвало у парня тяжёлый вздох: снова ранний подъём в выходной. Так и решили.

Вечером того же дня Иван Голдин вбежал в свой кабинет с горящими глазами. Наконец, к нему снизошло озарение. Ведомый вдохновением и восторгом, он отыскал среди своих многочисленных записей и зарисовок эскиз главного платья.

«С фасоном всё было в порядке, как и с длиной, и с рукавами… какой же я… цвет, всё дело в нём!»

Голдин схватил маркер со стола и провёл яркую толстую линию посередине листа, после чего дыхание его стало прерывистым. Это оно – то самое! Он уверенно поднял листок и просиял. Нашёл!

– Хватит золота, платье будет красным, – с победой в голосе произнёс он и потянулся к телефону.

Петербург утонул в ночи. На улицы и проспекты спустилась, словно нежеланная гостья, морозная мгла. По безлюдным дворам и переулкам носился пробирающий ледяной ветер. Он грозился оборвать провода и обламывал замёрзшие ветви деревьев Летнего сада, устремлялся в городские каналы, бился о вековые каменные стены. Бушевала пурга. Мелкий снег, разбившись на миллионы маленьких осколков, стремительно бил по крышам домов, стучал в окна, тонул во дворах. Мрачная пелена, затянувшая небо, не пропускала мерцания звёзд. Казалось, они никогда и не светили. В витринах Невского проспекта болезненно отражался желтушный свет фонарей, даже ему хотелось погаснуть, стыдливо спрятаться до лучших времён. У одного из домов на Советской улице съёжился от холода бездомный одноглазый кот. Он сидел на лавке и грозно щурился, грязная шерсть его колыхалась на ветру, оголяя розовое тело. Похожий на бывалого моряка, он воротил морду по ветру, понимая – сегодняшнюю бурю лучше переждать в подвале.

Среди завываний метели и стужи, слагающих свою страшную одинокую песнь, заметаемое снегом, во внутреннем дворе на Дворцовой набережной встретило свои последние минуты ныне бездыханное тело Оли Чайкиной. Глаза её были распахнуты, и две маленькие безжизненные льдинки бессмысленно глядели в небо. В них не читалось ничего, лишь безразличие и отдалённый страх, забравшийся в зрачки, но даже он был доступен лишь самым впечатлительным смотрящим. Труп не мог ничего сказать, и на страх, конечно, тоже был не способен. Всего пару часов назад тело дышало, ноздри вздымались от горячего воздуха, теперь же, всё замерло, и никогда больше не суждено ей было вдохнуть, подумать, посмеяться. По бледному лицу нещадно колотил острый снег, синюшные губы замерли в безмолвном крике, мёртвые пальцы утонули в снегу. Ветер тормошил её лёгкое белое платьице, бесстыдно шаря по окоченевшему юному тельцу. Белёсые кудряшки слиплись от багровой жижи, тёмным пятном впитавшейся в снег под затылком. Казалось, метель оплакивает девушку, такую молодую, невинную. Вскоре зима окутала её тело, бережно присыпала белой кромкой и похоронила в себе, унося душу далеко в морозную высь.

Вика Протасова проснулась по будильнику в 9:00 и нахмурилась, выглянув в окно. Сквозь утренние потёмки она разглядела последствия, по-видимому, разыгравшейся ночью пурги. Шквальный ветер носил потоки мелкой кромки взад-вперёд, разметая её по углам. Работяги, закутанные в шарфы и капюшоны, безуспешно пытались противостоять ему, и их то и дело сбивало с курса, вело в сторону. Словом, выходить не хотелось.

Вика накинула махровый белый халат, и мягкая ткань приятно окутала тело. Несмотря на искреннее нежелание совершать какие-либо телодвижения, заправила постель, тихонько прошла сквозь сонное царство гостиной и проскользнула в ванную.

После утреннего душа и махинаций с баночками, Вика, лёгкая и свежая, направилась в кухню, вознамерившись испечь блинчики.

Зазвонил телефон – «Лия Адлер (брать не всегда)».

– Доброе утро, я тоже встала.

– А я нет, – сонно пробормотала Адлер. – За окном творится что-то неприятное.

– Полностью согласна.

– Но мы пойдём.

– Конечно.

– Ну всё, попытаюсь встать и собраться. Если не буду онлайн через 5 минут – звони и кричи на меня.

– Так и сделаю.

Лия закончила звонок. «Такая интересная, сама же уболтала на кастинг, а теперь не может встать с кровати», – заметила про себя Вика, разбивая яйца в миску.

Она была человеком обязательным, понятия «проспала, передумала, забыла» в её жизни появлялись крайне редко. Всегда собранная, порой чересчур рациональная. Такой она была всегда, словно природа ещё в утробе записала указанные качества в генетический код.

Подруг Вики можно было пересчитать по пальцам, в основном она предпочитала одиночество и старалась не выделяться, потому порой её немного раздражал деятельный нрав Адлер. Более привлекало укутаться в плед и отдаться любимой книге, коих в её арсенале насчитывалось немало. Психология, научная фантастика, классическая русская литература – её интересовало многое, кроме любовных романов. Их она терпеть не могла. Вика бы и сейчас с удовольствием утонула в чтении, но уже решилась пойти вместе с Лией на кастинг, чему в глубине души была очень рада. Ей часто не хватало встряски, чего-то яркого и необычного в течении серых будней. Сегодня как раз наступил такой момент.

Разительно отличался от своей сестры Женя. Он, можно сказать, вырос на улице и в спортивном зале, всё детство они провели практически порознь. Объединяло их одно основание: оба могли назвать себя людьми вдумчивыми. Только если Вика отличалась в этом плане упорством, брат получил бы медаль за лень. Ему постоянно приходилось выдумывать различные оправдания, сглаживать углы. Ничего так не воспитывает цепкость ума, как необходимость хитрить.

Однако если уж он занимался каким-то делом, то всё доводил до конца. Аккуратист и перфекционист, местами педант, всего понемногу, как говорится.