Так прошло почти шесть лет. За это время, конечно, парни не раз пытались ко мне подкатывать, но аккуратно. И я так же деликатно их отшивала. Они отваливали без возражений, понимая, что я жду Хуана, и моя верность ему — качество, воспеваемое в воровских песнях, но на самом деле не слишком распространенное в трущобах Тихуаны — только добавляла мне авторитета.

Я и в самом деле ждала его все эти годы. Надеялась вытащить его по условно-досрочному, забашляв кому надо, но с этим не прокатило. Для амнистии нужно «примерное поведение», а Хуан числился нарушителем дисциплины и как раз тогда, когда должен был решаться вопрос о его освобождении, загремел в карцер — причем не то чтобы его подставили, желая заставить стучать (это было бы понятно), а из-за драки, которую затеял он сам.

Признаюсь, когда я об этом узнала, то была просто в отчаянии и здорово зла на него. Я не могла понять, как он, такой умный, мог свалять такого дурака. Но на свидании Хуан был бодр и весел, говорил, что знает, что делает. Чтобы я не забывала читать книги и совершенствовать свой английский, потому что, как только он выйдет, мы уедем в Штаты и будем жить на собственной вилле на берегу океана, в окружении скал и сосен. Он говорил об этом так уверенно, что я поняла — это не просто слова, чтобы меня подбодрить. У Хуана был план — о котором он, понятно, не мог рассказывать при тюремщиках, и мне оставалось только верить, что это хороший план.

И я верила ему. Потому что знала, что он умный — и потому что хотела верить. На самом деле ни для меня, ни для него карьера лидера банды не была намеренным выбором — судьба просто забросила нас на эту роль. Не скажу, что такая роль была мне противна, по-своему это было интересно — но это не была та жизнь, о которой я мечтала. Может быть, потому, что еще совсем мелкой наслушалась сказочек матери о трехэтажной вилле на берегу океана, вдали не только от трущоб, но и вообще от городской толчеи, куда мой неведомый отец когда-нибудь заберет нас обеих. Я очень рано поняла, что этого никогда не будет, но мечтать-то себе не запретишь. И Хуан тоже мечтал о подобном, но для него это были не сказки. У него был план.

И я читала книжки и смотрела фильмы на английском. Крутила одни и те же по множеству раз, повторяя фразы за актерами, чтобы отработать произношение. Выучила кучу фильмов наизусть. «Перестреляйте всех и сожгите город. Что-нибудь еще, дорогая? — Там есть одна семья с детьми… Сначала убейте детей, и пусть мать смотрит. Скажите ей, что остановитесь, если она не будет плакать. Думаю, у нее не получится — Вера очень слезлива». «Догвилль». Мощное кино. Наглядно показывает, что стоит один раз проявить слабость — и вскоре тебя уже будет трахать весь город. А месть — это, конечно, прекрасно, но лучше все-таки вовсе не допускать того, за что потом придется мстить.

И вот, наконец, настал тот день, когда, отсидев свой срок от звонка до звонка, Хуан все-таки вышел. Сперва он восхищался тем, как я вела дела в его отсутствие и как выросли за это время сила и влияние нашей банды (понятно, что во время свиданий при надзирателях я не могла рассказывать ему подробностей). Даже сказал (когда закончилась общая гулянка по поводу его освобождения и мы остались вдвоем), что будет жаль покидать так хорошо налаженный бизнес. А потом поведал, как именно он намерен это сделать.

Выслушав его план, я чуть не набросилась на него с кулаками — хотя очень редко даю волю эмоциям. Я кричала, что считала его умным, а он на самом деле идиот, который хочет погубить нас всех. А он в ответ лишь самоуверенно ухмылялся и говорил, что готовился давно и все тщательно продумал. Риск, конечно, есть, но — «нам нужно просто рискнуть в последний раз в нашей жизни». «Вот именно — в последний!» — мрачно ответила я, но он не слушал и продолжал, что, мол, совсем без риска невозможно добыть три миллиона долларов — а именно столько нам нужно, чтобы уехать в США не бесправными нелегалами и не по поддельным документам, а на законных основаниях, в качестве уважаемых инвесторов. 1,8 миллиона нужно вложить в американский бизнес, чтобы получить вид на жительство и впоследствии гражданство, а остальное нам на дом и текущие расходы, пока бизнес не начнет приносить прибыль.

Что верно, то верно. Не знаю, может быть, для какой-нибудь нью-йоркской банды это и не сильно большие деньги, но в трущобах Тихуаны для бригады районного масштаба, даже для такой успешной, какой стала наша под моим командованием, эта сумма запредельная. А на практике-то нам нужно было еще больше — ведь мы не могли провернуть операцию вдвоем, а значит, надо было поделиться с другими. Но все равно то, что задумал Хуан…

Идея его была такой. В тюрьме он свел знакомство с личным охранником Альвареса, одного из боссов «Тихуаны» [4] . Я имею в виду не город, а картель, хотя называть его и одним из боссов города не будет большим преувеличением. Звали его — то есть охранника, а не босса — Педро Бульдозер, и свое погоняло он получил вовсе не за физическую силу и габариты (хотя и этим от природы обижен не был), а потому, что свою первую ходку мотал за угон бульдозера, здоровенного гусеничного «Катерпиллара». На вопрос, на хрена ему понадобился этот трактор, Педро угрюмо отвечал, что хотел свалить на нем в Штаты, проломив ковшом пограничную стену. В общем, понятно, что все, чем природа одарила его по части силы, она сэкономила на уме. Ржали все, включая судей, но свои три месяца тюрьмы он таки получил. А в тюрьме его уже приметили более серьезные ребята, и тогда он уже сделал более успешную карьеру, в конечном счете дослужившись до уже упомянутого мною места. Однако и оттуда он в итоге загремел в тюрьму за чересчур рьяное исполнение профессиональных обязанностей. Обычно перцы смотрят сквозь пальцы на убийство одними бандитами других, полагая, что так им только меньше работы (уж мне ли, да и Хуану, было это не знать), но Бульдозера подвело то, что он открыл пальбу на глазах у кучи свидетелей. А точнее, даже и не это — само убийство фактически сошло ему с рук, оформленное как самооборона — а то, что он стрелял из незарегистрированного пистолета (разрешение на каковой ему, как ранее судимому, не полагалось), и вот этого уже беспристрастная мексиканская Фемида простить не могла никак.

Обычно членов картелей в тюрьмах сажают своих со своими, потому что начальство не хочет резни на подведомственной территории. Но Бульдозер забурел, считая себя слишком крутым, и нахамил одному из вертухаев — не самому начальнику, рангом пониже. А тот взъярился — тем паче что оскорбление было публичным — и решил наказать его куда суровее, чем карцером. И перевел в камеру, где сидели члены «Синалоа», а заодно и Хуан (который не относился ни к одному из картелей, но надо же было его куда-то девать). Вот тогда-то Хуан, уже знавший, кто такой Бульдозер, и спас ему жизнь.