Бакстер понимала, что коллега ждет от нее какого-нибудь ответа, но не знала, что ей сказать, — она не очень-то умела утешать людей. Поэтому лишь сочувственно улыбнулась, с удивлением констатировав, что это сработало.

— Нельзя было Руша туда отпускать, — продолжала Кертис.

— Это решение приняли не мы, а он, — ответила Эмили, — Руш сделал свой выбор, к худу ли, к добру ли.

— К худу… конечно, к худу.

— Это наша работа, — пожала плечами Бакстер, — мы часто оказываемся в дерьмовых ситуациях, когда жизнь сталкивает нас с неизбежным выбором.

— Согласна, — сказала Кертис, — мне тоже приходилось делать выбор. Судя по вашим словам, у вас в таких делах большой опыт. Вы принимали решения, о которых потом жалели?

К столь бесцеремонному вопросу Эмили оказалась не готова. Ей совсем не хотелось воскрешать в памяти запах паркетного лака, ощущение пропитанной кровью ткани, прилипшей к телу, пол, вибрировавший при приближении спецназа… синие глаза Волка…

— Бакстер? — спросила Кертис, вырывая ее из пучины воспоминаний.

Эмили не знала, сколько времени на этот раз в ней пробыла, представляя, что было бы, сделай она другой выбор, терзаясь и мучаясь, как каждый раз, когда в голове всплывали гипотетические сценарии, предусматривающие куда более благоприятные решения, заканчивающиеся счастливым концом.

Детектив рассмеялась над собственной наивностью. Такого понятия, как «счастливый конец», в этой жизни не бывает:

— Мне доводилось принимать решения, не зная поначалу, как, впрочем, и потом, верные они или нет, — ответила она, — с этим просто надо научиться жить.

— К худу ли, к добру ли, — сказала Кертис.

Бакстер кивнула.

Женщина на сестринском посту указала на них подошедшему врачу. Бакстер с Кертис встали и прошли за ним в кабинет.

— Мы не смогли его спасти, — вводная фраза врача прозвучала, как удар молота по наковальне.

Кертис встала и вышла, предоставив Бакстер закончить разговор. Когда Эмили вышла в комнату ожидания, Кертис нигде не было. Она вытащила телефон и поднесла его к уху:

— Руш? Это Бакстер. Врачи не смогли ничего сделать. Нам надо поговорить.

Заблудиться на Манхэттене практически невозможно, но Кертис, бездумно зашагав по Первой авеню, никак не могла сообразить, какой дорогой лучше вернуться в участок. Ее энциклопедические знания об улицах, переулках и достопримечательностях ограничивались лишь территорией Мидтауна, какой бы огромной она ни была, но не распространялись на окраины острова.

Тревожное небо по-прежнему противилось желанию обрушиться на город снегом, но пронизывающий ветер и без того делал жизнь его обитателей невыносимой. Она шла вперед, борясь с ветром и понимая, что ее в любой момент может стошнить.

Изнутри женщину разъедало чувство вины, давившее осязаемым, ядовитым грузом, который ей страшно хотелось с себя сбросить и утопить в реке, мелькавшей вдали на каждом перекрестке.

Она убила невинного человека.

Когда Кертис впервые это признала, внутри у нее все перевернулось. Она подбежала к утопавшим во мраке воротам подземной автостоянки и выплеснула содержимое желудка.

Буквально через пару минут после того, как она нажала на спусковой крючок, они страшно поссорились с Рушем, хотя к выстрелу ее подтолкнул не кто иной, как он. Этот день, и без того худший в ее жизни, стал еще хуже. Это он решил отправиться к Гленну Арнольдсу безоружным и беззащитным. Это он непонятно почему остался стоять рядом с ним, вместо того чтобы укрыться в безопасном месте, когда ситуация стала выходить из-под контроля. Это он заставил ее столкнуться со страшной дилеммой: либо смотреть, как на твоих глазах убивают коллегу, либо выстрелить самой, рискуя при этом убить невиновного человека.

Она свой выбор сделала.

Кертис впервые воспользовалась оружием в ходе оперативных мероприятий. Отличница во всем, она сделала один-единственный выстрел, унесший жизни сразу двух человек: пуля прошла у основания черепа Гленна Арнольдса, убила его и вошла в спину его жертвы.

Если бы она взяла на пару миллиметров выше…

В тот самый момент, когда она так отчаянно нуждалась в утешении и дружеской поддержке, Руш сказал, что она приняла неверное решение и зарубила на корню их расследование, что она должна была позволить этому парню его убить. Его реакция на произошедшее почему-то расстроила ее больше, чем что-либо еще.

Чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, она вытащила телефон и набрала номер, который любой другой человек занес бы в список контактов как «Дом». На экране вспыхнули слова «Квартира Кертис».

— Господи, пожалуйста, пусть подойдет мама… — прошептала она.

— Сенатор Тобиас Кертис, — резко сказал глубокий голос.

Кертис молчала, она даже подумала, не повесить ли трубку.

— Эллиот? Это ты? — спросил сенатор. — Эллиот?

— Да, сэр. Вообще-то я хотела поговорить с мамой.