Группа русских решила организовать в эту ночь (пришедшуюся к тому же на канун воскресенья) хеэллоуинский бал, и в соборе Сан-Франциско во время первого всенощного бдения, посвященного святому Иоанну Кронштадтскому, весьма многие, к великой печали Владыки, отсутствовали. После службы Владыка пошел туда, где все еще продолжался бал. Он взошел по ступенькам и вошел в зал – к полному изумлению участников. Музыка прекратилась, и Владыка в полном молчании пристально посмотрел на онемевших людей и стал неспешно обходить зал с посохом в руке. Он не произнес ни слова, да в том и не было нужды: один взгляд Владыки уязвил совесть каждого, вызвав всеобщее оцепенение. Владыка ушел в молчании, а на следующий день он метал громы святого негодования и ревностно призывал всех к благоговейной христианской жизни.

Однако Владыка запомнился всем не своей суровостью, но, напротив, мягкостью, радостностью и даже тем, что известно как юродство во Христе. Самая популярная его фотография передает именно то, что относится к этому аспекту его духовного облика. Особенно заметно это было когда он общался с детьми. У него был обычай после богослужения шутить с прислуживавшими ему мальчиками, слегка постукивая непослушных по головке посохом. Иногда кафедральный клир бывал смущен, видя, как Владыка во время богослужения (но всегда вне алтаря), мог начать играть с маленьким ребенком. А в праздники, когда полагается благословение святой водой, он имел обыкновение кропить верующих не сверху на головы, как принято, но прямо в лицо (на что как-то одна маленькая девочка воскликнула: «Он брызгается на тебя!»), – с явным озорством и полным безразличием к дискомфорту некоторых чопорных персон. Дети, несмотря на обычную строгость Владыки, были ему абсолютно преданы.

Владыку порой критиковали за нарушение принятого порядка вещей. Он часто опаздывал на службы (не по личным мотивам, но задерживаясь у больных или умирающих) и не разрешал начинать без себя, а когда служил – богослужения бывали обычно очень долгими, ибо он признавал лишь весьма немногие из принятых сокращений службы. Он имел обыкновение появляться в различных местах без предупреждения и в неожиданное время; часто он посещал поздно ночью больницы – и всегда беспрепятственно. Временами его суждения казались противоречащими здравому смыслу, а действия – странными, и часто он не объяснял их.

Нет человека непогрешимого, и Владыка тоже бывал не прав (и без колебаний признавал это, когда обнаруживал). Но обычно он все же был прав, а кажущаяся странность некоторых поступков и суждений впоследствии обнаруживала глубокий духовный смысл. Жизнь Владыки в основе своей была прежде всего духовной, и если это нарушало заведенный порядок вещей, то лишь для того, чтобы заставить людей очнуться от их духовной инертности и напомнить им, что есть Суд более высокий, чем суд мира сего.

Один замечательный эпизод, происшедший в период пребывания Владыки в Сан-Франциско (1963), отражает сразу несколько аспектов его святости: его духовное дерзновение, основанное на абсолютной вере; его способность видеть будущее и преодолевать своим духовным видением границы пространства; силу его молитвы, которая, вне всяких сомнений, совершала чудеса. Случай этот сообщен госпожой Л. Лью, а точность слов Владыки подтверждается упоминаемым здесь господином Т.

«В Сан-Франциско муж мой, попав в автокатастрофу, очень болел: у него было нарушение вестибулярного аппарата, он страдал ужасно. В это время Владыка имел много неприятностей. Зная силу молитв Владыки, я думала: «Если бы пригласить Владыку к мужу, то мой муж поправился бы», но боялась это сделать в то время из-за занятости Владыки. Проходят два дня, и вдруг входит к нам Владыка в сопровождении господина Б.Т., который его привез. Владыка у нас был минут пять, но я верила, что муж мой поправится. Это был самый тяжелый момент состояния его здоровья, и после посещения Владыки у него настал резкий перелом, а затем он стал поправляться и прожил еще четыре года после этого. Он был в преклонном возрасте. Позже я встретила господина Т. на церковном собрании, и он мне сказал, что он правил машиной, когда вез Владыку в аэропорт. Вдруг Владыка говорит ему: «Едем сейчас к Л.». Тот возразил, что они опоздают на аэроплан и что сию минуту он повернуть не может. Тогда Владыка сказал: «Вы можете взять на себя жизнь человека?» Делать было нечего, он и повез Владыку к нему. На аэроплан, однако, Владыка не опоздал, ибо его задержали ради Владыки».

Когда митрополит Анастасий в 1964 году объявил о своем уходе на покой, архиепископ Иоанн стал основным кандидатом в его преемники на место митрополита и Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. При повторном голосовании он остался одним из двух кандидатов при разнице между ними в один голос. Чтобы разрешить это ровное распределение, Владыка пригласил к себе самого младшего из иерархов, епископа Филарета, и уговорил этого неожиданного кандидата ответственно и благоговейно принять на себя столь высокое служение. На следующий день он снял свою кандидатуру и рекомендовал избрать епископа Филарета, коего епископы и выбрали единогласно, усмотрев в этом внезапном повороте событий действие благодати Святого Духа.

Такого высокого авторитета среди иерархов Русской Зарубежной Церкви Владыка достиг незадолго до конца своей земной жизни. И этот авторитет основывался не на каких-то его внешних достоинствах, ибо Владыка был тщедушен, согбен, не обладал ни честолюбием, ни хитростью, не имел даже ясного выговора. Основывался он исключительно на тех внутренних, духовных достоинствах, благодаря которым он стал одним из великих православных иерархов этого столетия и воистину святым человеком. В нем воссияла праведность.

V

У знавших и любивших Владыку первой реакцией на сообщение о его внезапной смерти было: не может быть! И не внезапность события была причиной такой реакции, а нечто большее: среди тех, кто был близок к Владыке, возникла беспричинная уверенность, что этот столп Церкви, этот святой пастырь, всегда Доступный для своей паствы, никогда не перестанет быть! Никогда не настанет время, когда к нему нельзя будет обратиться за советом и утешением! В определенном, духовном, смысле эта убежденность оправдалась. Но одной из реальностей этого мира является то, что каждый живущий должен умереть.