Мы с Федом возвращаемся на кухню. Атмосфера между нами даже близко не походит на ту, что витала еще пять минут назад. Она накалилась. Сделалась наэлектризованной и вязкой. Кажется, стоит произнести хоть слово – и оно тут же погрязнет в густой жиже сковавшего нас напряжения.

Разрезаю чертову шарлотку и раскладываю ее теперь уже по трем тарелкам. Ставлю их на стол и принимаюсь за чай. Соколова нет уже довольно долго, и каждый новый миг ожидание тянущей болью отзывается где-то в сердце.

– Куда мне садиться?

Он возникает на пороге кухни неожиданно. Понятия, не имею, как я не расслышала его приближающиеся шаги. Видимо, слишком глубоко погрузилась в собственные переживания.

Оборачиваюсь и становлюсь свидетелем неприятной сценки: Артём замечает вазу с пионами, которые сиреневым пятнышком украшают мой подоконник, и едва уловимо морщится. Так, будто ему внезапно стало больно, но он изо всех сил пытается это скрыть.

Затем его мрачный взгляд дергается к Феду, который невозмутимо попивает чай. Надо отдать ему должное – из нас троих Осипов держится лучше всех.

– Вот сюда садись, – указываю Артёму на стул с противоположного края стола. – Лимон в чай добавить?

– Угу, – безразлично бросает Соколов, продолжая гипнотизировать Феда.

Ставлю перед ним чашку и плюхаюсь на свободный стул. Обстановка, мягко говоря, неуютная. Хочется обнять себя руками и поежиться. И температура в комнате здесь не при чем.

– Ну, как дела? Как первые дни на гражданке? – Осипов предпринимает попытку завязать светскую беседу, за которую я ему очень благодарна.

– Как мои дела? – с недобрым прищуром переспрашивает Соколов. – Твоими молитвами, пацан, я теперь не у дел.

Что, блин?!

Давлюсь чаем, который не вовремя хлебнула, и громко закашливаюсь. Пока я прочищаю горло, Фед сочувственно похлопывает меня по спине, а Артём глядит на нас с такой ненавистью, будто мы враги народа, не меньше.

– Что думаешь делать дальше? Работать или учиться? – Осипов делает вид, что не заметил шпильки в свой адрес.

– Для начала думаю подраться. Как тебе идея? – продолжает паясничать этот наглец.

– Тёма, перестань! – едва нормализовав дыхание, восклицаю я. – Что на тебя нашло?

– А что, я недостаточно вежлив? – он наигранно округляет глаза. – Простите мои манеры. Не все здесь окончили школу благородных джентельменов.

Его голос сочится едким сарказмом, а к моему лицу приливает обжигающий жар. Будто в меня кипятком плеснули.

– Прекрати немедленно, – до боли в пальцах стискиваю чайную ложечку. – Ты ведешь себя вызывающе!

Я не знаю, каких чувств во мне больше: то ли стыда перед Федом, то ли злости на Соколова.

– Извини, что порчу тебе такой классный день с пирогами и пионами! – ядовито бросает Соколов. – Я, пожалуй, пойду.

С этими словами он рывком поднимается с места и ураганом уносится в прихожую.

Кидаю виноватый взгляд на Осипова, и он понимающе кивает, дескать, не бери в голову, я не в обиде. Вот, что значит – адекватная взрослая реакция!

Раздраженно отшвыриваю в сторону кухонное полотенце и покидаю кухню вслед за Соколовым. Внутри у меня все кипит и булькает от негодования. Что за спектакль он тут устроил?! Невоспитанный, дерзкий мальчишка!

Нет, я, конечно, все понимаю, Артёму сейчас непросто. Любимая девушка изменила, друг предал. Такого и врагу не пожелаешь. Но при чем тут, черт подери, я? Какого лешего Соколов возомнил себя бешеным Отелло и кидается на ни в чем не повинного Феда?

– Что это было? – шиплю я сквозь стиснутые зубы.

Артём уже надел пальто и теперь торопливо просовывает ноги в кроссовки. Судя по его нарочито равнодушному виду, мой вопрос он решил оставить без ответа.

Прекрасно! Теперь этот нахал решил притвориться глухим!

– Я спросила, что это было? – цежу я, повышая голос.

– Ничего. Забей, – бросает через плечо, открывая дверь. – Развлекайся со своим интеллигентным мальчиком.

Это его «развлекайся», сказанное максимально пренебрежительным тоном, становится последней каплей в чаше моего терпения. Я чувствую, что бомба замедленного действия, которая уже долго тикала у меня в груди, наконец разрывается. Внутренности съеживаются под натиском ударных, испепеляющих волн, а кровь в венах превращается в раскаленную лаву.