Митя шарахнулся от стекла и судорожно рванул жесткий ворот сорочки. Замер, упираясь рукой в стену и тяжело дыша. В сторону зеркала он старался не глядеть. Постепенно дыхание его успокоилось. Он выпрямился, решительно направился снова к зеркалу и принялся застегивать ворот сорочки, морщась от ощущения слишком грубых швов под пальцами.

– Ничего... Все еще будет... хорошо. У меня. А кой кому будет... плохо... И это тоже... будет... хорошо...
– сквозь зубы бормотал он, повязывая шейный платок - один из немногих уцелевших петербургских.

Туман за стеклом снова начал медленно, вкрадчиво сгущаться, но Митя мрачно зыркнул, зеркало мгновенно очистилось и замерло, добропорядочно демонстрируя его хмурую физиономию и безупречный узел шейного платка.

– Смотри у меня!
– предостерегающе буркнул Митя, сколол платок булавкой с навершием в виде мораниного серпа, повернулся на каблуках и направился вон из комнаты.

– Па-а-адумаешь...
– прошелестел у него за спиной, кажется, женский, или скорее девичий голос, но так тихо, что можно решить - показалось. В зеркале мелькнула тень - будто черное крыло взмахнуло, ветерок качнул края тяжелых бархатных портьер, и все стихло.

Митя торопливо сбежал вниз по лестнице и направился к столовой. Обычно он не спешил - последние полтора месяца отношения в семействе Меркуловых были весьма холодны. Но сейчас лихорадочное нетерпение гнало его вперед, заставляя позабыть обо всех семейных неурядицах. На миг замешкался, привычно сожалея, что нет лакея, готового распахнуть дверь - и вряд ли отец когда-нибудь согласится такого лакея завести! Толкнул дверь сам и вошел.

– Отец... Тетушка... Кузина... Ингвар...

– Опаздываешь.
– проворчал отец, бросая на Митю хмурый взгляд.

Тетушка Людмила Валерьяновна лишь сильнее поджала и без того узкие губы, а семилетняя Ниночка воинственно нацелилась в его сторону торчащие рожками косички.

Семейство недвусмысленно демонстрировало, что в доме Митя по-прежнему peгsoлa лoл gгata2. Впрочем, тетушка его не жаловала с первого же дня, как перебралась из Ярославля, и всячески это демонстрировала. Отсутствие поддержки со стороны отца заставило ее притихнуть ненадолго, но потом случился набег варяжских находников-виталийцев на город, а сразу после него – Митин побег. Отец и сын Меркуловы в который раз рассорились, а тетушка воспрянула духом.

Так что теперь единственный, кто покосился на Митю сочувственно был Ингвар, младший брат управляющего. Великие Предки, а ведь еще недавно они с Ингваром на дух друг друга не выносили! Какая горькая ирония!

– Прошу прощения.
– Митя старательно растянул губы в принужденной улыбке и уселся рядом с Ингваром.

В столовой воцарилось уже привычное за минувший месяц молчание.

Оставалось утешаться тем, что сам стол улучшился изрядно. Завтрак в доме коллежского советника Аркадия Валерьяновича Меркулова подавали на французский манер - когда все блюда разом выставляются на стол. Митя расправил белую, до хруста накрахмаленную салфетку с вышитым на углу отцовским вензелем и хищно нацелился на главное украшение стола – горделивый омлет. На его роскошном бело-желтом поле нежно золотились поджаристые кружочки картофеля и багровели острые, одуряюще пахнущие колбаски, приправленные анисом. На соседнем блюде кузнецовского фарфора кружевом были выложены ломтики соленой свинины - если поглядеть такой на просвет, все видно, как сквозь папиросную бумагу. На следующем блюде истекал прозрачной слезой острый сыр, пересыпанный зеленью, и дышали свежим жаром тоже чуть зеленоватые кусочки оливкового хлеба.

Рот наполнился голодной слюной - Мите потребовалась вся светская выучка, чтобы переложить себе на тарелку всего пару ломтиков свинины и сыра, подавив непристойное желание навалить всего и побольше.

– Всё же я не знаю...
– протянула тетушка, провожая ломтики таким взглядом, будто Митя нагло стащил сыр с ее собственной тарелки.
– Не кажется ли тебе, Аркадий, что это слишком остро? И непривычно. А все непривычное вредно для желудка!

– Ох, Людмила, к чему только не приходилось привыкать моему желудку! – хмыкнул отец, с явным удовольствием отправляя к себе на тарелку долму в виноградных листьях.

Если отец имел в виду переваренную размазню, которой их пичкала тетушка в первые дни после приезда, то привыкнуть к ней решительно невозможно.

– Тем более надо поберечься.
– покачала головой тетушка и тут же прикрикнула на потянувшуюся к блюду Ниночку. — Это не для детей! Ешь, вон, кашу!

– А Митька взял!
– обиженно пробубнила Ниночка.
– И этот тоже...

Тетушка скользнула неприязненным взглядом по тарелкам Мити и Ингвара, но ничего не ответила, лишь нервно скомкала салфетку.

– Да и как мне называть эту новую кухарку? Гошей?

– Ты вполне можешь звать ее Георгией.
– невозмутимо предложил отец.

Полная черноглазая гречанка Георгия появилась в доме две недели назад. Просто рано утром вошла во двор особняка на Тюремной площади, волоча нагруженную продуктами корзину. «Это ваш кириос кухарку ищет?» - равнодушно глядя на сунувшегося наперерез сторожа Антипку с высоты своего немалого роста, спросила она, и не дожидаясь ответа, направилась прямиком на кухню. Через час Антипка и обе горничные - Маняша и Леська - уже драили сковородки, чтобы те соответствовали строгим требованиям кирии Георгии. Сама Георгия тем временем мариновала телячьи медальоны, с молчаливой величественностью античной статуи игнорируя тетушку, пронзительно вопрошающую, что та себе позволяет, и кто ее прислал.