На сцене опять что-то танцевали. Опять что-то в меру эротическое.

А в широком зале роились наемники. Наемники. Псы войны. Моя лучшая сволочь. Серые гуси. Как только не называют этих странных людей странной профессии. Они не те, что бьются за Родину. Они те, что бьются за деньги.

Наемники. И на моей, и на Саина долгой памяти это слово произносили с разным выражением. С ненавистью. С презрением. С надеждой. С верой. Вообще удивительно, но к людям военных профессий во время мира всегда относятся с неким флером брезгливости, презрения, про них рассказывают анекдоты, смакующие их тупость, ограниченность, корыстолюбие. Называют нахлебниками. «Умные люди в тылу нужны». «А эти сапоги...». «Казарма». И лощеные молодые люди, прекрасно разбирающиеся в современной философии, иронизируют над их прямоугольным юмором.

Но, к сожалению, всегда почему-то наступает время, когда необходимы бывают такие прямоугольные, которые «врастают в землю тут». И тогда им прощают и их грубоватый юмор, и однобокую образованность.

А наемников презирают. Ненавидят. Принимают законы о том, что наемник это плохо. Это ай-ай-ай. Политики. Патриоты. Но сами не хотят, или не могут, или не умеют зубами вцепиться за рубеж. И вдруг наступает время. Не самому же идти рубиться, кто-то должен народу дорогу в светлое завтра показать или представить свою страну на международной арене. И не сына же своего посылать. Нет. Уж лучше тряхнуть мошной, чтобы чужие сыновья умирали. Вы видели, чтобы должник кредитора любил? Вот вам все объяснения. И грязны они, и чудовища, но только воюют за меня, за мой счет. И чем меньше их останется, тем меньше платить надо.

Всякое про наемников сказать можно. Всякое. А вы видели, как три десятка гундабандов разворачивают коней, чтобы закрыть деревушку, жалкую прибрежную деревушку от двух щук фандо. Кому-то девчушка на улице младшую сестренку напомнила. А на щуке шестьдесят секироносцев. Так, просто пограбить, покуражиться. И ведь отбили же. Отогнали. Любят фандо неистовую смелость. Уважили.

А вы видели, как двадцать русских мужиков насмерть стоят, удерживая мост, по которому уходят беженцы-сербы? Никому из этих двадцати не знакомые. А регуляторы стоят на том берегу. Приказа нет. И держат, пока тысячи на другой берег переходят. А потом, когда из этих двадцати шестеро выживших, на которых места целого не осталось, тоже через мост перебираются, им за место в госпитале предлагают заплатить.

Видели!?

И не надо вам такого видеть, потому, как гораздо легче спится.

Так что всякие они. Разные. Хорошие. Плохие. Всякой, так сказать, твари по паре.

Чудеса, сделал всего один шаг и попал из тишины и спокойствия академической, ну, почти академической, беседы в шумное коловращенье большого зала. И в зале роились вояки. Подсказки Саина пришлись весьма кстати, и все, ну, почти все, оказались давними знакомцами. Причем со многими приходилось бывать как по одну, так и по разные стороны щитов.

Конечно же, превалировали некогда светло-коричневые куртки, плотно сидящие на высоких крупнотелых мужчинах. На зрелых таких, выслуживших имперский пенсион ветеранах. Основу армии Блистательного Дома всегда составляла тяжелая пехота, и неудивительно, что выходцев из Бирагзанга охотно брали в привилегированные полки. Конечно, если твой дед и прадед таскали здоровенный щит и тяжеленное копье, причем долго, то по наследству передается достаточно специфичный мышечный каркас. Тем более, что среди десятников и сотников попадалось немало обитателей Бирагзанга, хорошо знавших, что из земляков вояки получаются быстрее, чем из пахарей. Даже если тем частенько приходится браться за оружие. Ну и наследственность. Из этих парней выходили отличные десятники и сотники. Хребет любого войска. В армии Блистательного Дома натаскивали хорошо, и потому выслужившим пенсион сорокалетним крепышам всегда находилось место и в дружинах баронов, и в гоардах браннеров, и в манипулах бояр. Мир суров, и умелым воинам работы хватает. В основном были здесь отслужившие из тяжелых сотен Гуляй-Поля. Неприхотливые в одежде, предпочитающие свои потемневшие от промасленной стали подкольчужные куртки любому другому платью, они, тем не менее, любили щеголять широкими плоскими наградными гривнами, привольно развалившимися на бочкообразных грудях. Ну, а что говорить о богато украшенных рукоятях коротких мечей, покоящихся в потертых кожаных, окованных бронзой ножнах! Никто, наверное, сейчас не скажет, откуда взялась эта мода. Но каждый совершенно однотипный пехотный меч, широкий у основания и почти сходящий на нет к острию, должен был иметь свою совершенно оригинальную рукоятку, этакий венец дизайнерского решения.

Правда, присутствовала здесь публика и поэкзотичнее. Угрюмая шестерка фандо мрачно наливалась пивом. Выглядели они без своих секир осиротело, но никак не миролюбиво. Трудно казаться пацифистом, тихо нарядившись в костяную кольчугу и украсив голову рогатым шлемом. Местные викинги в качестве столовых ножей использовали устрашающего вида тесаки, по очереди отрубая солидные ломти слегка прожаренного мяса от здоровенной, слегка прокопченной ноги. Любители бифштекса с кровью громко чавкали, при этом растительность на их лицах могла служить в качестве меню. По лопатообразным бородам легко читалось, что они ели на обед и завтрак, причем не только вчера и позавчера, но и пораньше. Дядьки свирепо зыркали по сторонам, как лакомящиеся мозговыми косточками северные волкодавы.

За соседним столом развлекались кумысом степные. Поскольку сам я воочию их не видел, в идентификации помог Саин. Очень импозантные мужчины. Там, у нас дома, монголоиды в основном желтокожи. Здесь же они были какого-то странного, темно-серого цвета. Но плоские, широкоскулые лица напоминали о чем-то родном. Как, впрочем, и диковатые взгляды раскосых глаз из-под низко обрубленных иссиня-черных косм. Широкоплечие, толстошеие, толсторукие, в лохматых, длинных безрукавках, как ни странно, в этом любопытном обществе выглядели они отнюдь не чужеродно. Сабли и колья у них, конечно, изъяли, но пояса их украшали солидные коллекции ножей, кистеней, клевцов и прочих душегубских приспособлений. Степные дисциплинированно питались, по очереди запуская руки в большие блюда с кониной. То, что это именно конина, мне подсказал Саин. Я вообще-то не подозревал, что эти древние враги тоже нанимаются на службу, но «есть много друг Горацио на свете». Хотя цивилизованность их все же сомнению подвергалась. За окружающей действительностью следил желтыми раскосыми глазами седогривый патриарх, сидящий во главе стола. Остальные большее внимание уделяли содержимому тарелок, чаш, а также действу, разворачивающемуся на сцене. А седой, самый опытный, и на сцену умудрялся глянуть, и по сторонам посмотреть, да еще и мяса цапнуть.

Эти два стола вели себя относительно скромно. Что совершенно объяснимо. Недолюбливали здесь фандо и степных. При таком подходе поневоле заскромничаешь. Но все же на один стол старшой поглядывал особенно часто. И неудивительно.

На эту дамскую компанию не обратить внимания было сложно. Ослепительно красивые женщины казались обнаженными и украшенными лишь многочисленными ножнами. Однако, на самом деле хорошо тренированные тела второй кожей укрывали доспехи из какого-то плотного переливающегося материала, причем ткань эта отнюдь не утягивала прелести, отнюдь. Подчеркивала. Смуглые, хищные лица, гривы непослушных соломенных волос. Очень экзотичные женщины, их диковатая красота выглядела невероятно призывной. Призывна-то, призывна, но. По паре клинков на голенях. Один вверх рукояткой, второй вниз. По паре коротких мечей, вроде моих листьев за спиной. Боевые цепи мягко лежат на высоких бедрах. И превентивные, суровые взгляды на окружающих. Руководила амазонками родственница тех самых девушек, которые хлестали бичами сегодня в замке. Только доспех у нее был не столь блестящим, наоборот, мрачно-серым, хотя и столь же вызывающим. Однако выражение скульптурно-правильного лица на фривольные мысли не наводило.