– Я не хочу, чтобы на этом кресле сидел кто-то другой, – слова вырываются сами по себе и мне от этого еще хуже, поэтому я забираю лекарства со стола и выхожу из кабинета, где прошло моё детство.

Останавливаюсь на крыльце и достаю пачку сигарет. Никотин помогает не срываться по мелочам, особенно когда я стал принимать меньше нейролептиков. Закуриваю сигарету и усаживаюсь на перила, которые настолько старые, что скрипят подобно женщинам из гардероба, когда на твоей куртке не оказалось петельки. Томас говорил, что меня может начать тянуть к петлям, но пока в моей жизни есть цель, этого не происходит. Наверное, когда я их убью, то с удовольствием затяну петлю на своей шее, гардеробщицы будут рады.

– Мертвяки всё усерднее приближают свою учесть, – какая-то бабушка, проходя мимо меня, осуждающе цокнула.

Стало смешно. Мертвяком, мня еще не называли. Надо будет добавить это в один список к мусору, ничтожеству и демону. Смотрю на часы, уже пора. Придется идти пешком, в автобусах выше вероятность срыва, да и не хочется тратить всю свою выдержку на поездку до Дилана, сегодня она мне она еще пригодится. Солнце противно слепит глаза, отчего приходится их щурить, но я этому я даже рад – не приходится смотреть на людей. Гараж Дилана находится через две улицы во дворе старой высотки возле пустыря. Я был там всего лишь пару раз, но быстро запомнил дорогу от Томаса до Дилана. Подхожу к железной двери и пять раз стучу, а затем через две секунды еще два раза. Дверь открывает какой-то маленький мальчик – это не Дилан, он был выше и старше. Не сказав мне ни слова, он сканирует меня глазами-пуговицами и запускает в гараж.

– Привет, – Дилан появляется из-за какой-то разобранной машины измазанный с ног до головы в чем-то черном и напоминает крысу из канализации.

Нащупав бутылек с лекарствами в кармане, я провожу пальцем по нему. Мне нравится периодически гладить его от самого дна до крышки и наблюдать, как гладкая поверхность сменяется ребристой. На бутыльке была бирка с моими данными и диагнозом, она меня раздражала, потому что была разрывом между ровным пластиком и зазубринами.

– Принес таблетки, – ставлю бутылек на маленькую тумбочку. – А ты?

Дилан берет лекарства в свои руки и начинает тщательно рассматривать, словно это не обычные таблетки, а пилюли вечной молодости. Смотрит на бирку с моими данными и вздыхает. Такие вздохи в свой адрес я слышу постоянно, но всё еще не привык. В ящике люди делали это намного реже, потому что иначе они бы просто не успевали дышать между этими вздохами.

– Тебе не будет плохо от того, что ты не пьешь их? Не подожжешь мой гараж в приступе?

Вскидываю брови. Неужели он начинает сомневаться? Да и какое ему дело, его задача просто принести бумаги, а не быть мне опекуном. Эта роль в моей жизни уже занята Томасом, да и слишком многие жалеют меня и считают своим долгом поинтересоваться моим самочувствием. Смешно, что они делают это ради того, чтобы обезопасить свою жизнь от меня.

– Я не передумал, просто хочу снизить риски, – оправдывается и прячет лекарства в свой карман.

Снизить риски… это говорит мне нелегал-контрабандист, торгующий таблетками и делающий поддельные документы. Когда речь доходит до таких как я, то даже работорговцы и насильники считают себя святыми, хотя за моей спиной нет мертвых, ну это пока что. Возможно, тут речь идет уже и не о жизни, а о рамках. Люди думают, что, такие как я, не умеют вести себя в обществе: мочатся в людном месте, не расплачиваются за покупки, разговаривают с мусорными баками. За мои полтора года на свободе, я ни разу не видел, чтобы кто-то разговаривал с мусорным баком. Дилан кладет на тумбочку папку с документами, и я начинаю читать.

– Кайл Бенсон? – это имя неприятно отзывается где-то внутри.

– Умер полгода назад, год рождения совпадает. Приводов в полицию не имел, хронических заболеваний нет. Не местный, так что всё будет нормально, – Дилан заканчивает мини-биографию нового меня и выжидающе смотрит.

За все приходится платить. Тут можно было сказать, что это некая отсылка к Богу, но не здесь и не сейчас. В наше время платят либо жизнью, любо бестолковыми бумажками, которые назойливо шелестят в руке, словно наживка для мелких воришек. И тут же возникает вопрос, а кто из всех этих людей, которые в погоне за этой наживой теряют самих себя, истинные воришки. А затем эти самые воришки кричат о том, что больные люди должны находиться в больнице, забывая о том, что воры сидят в тюрьме. Я кладу на стол тысячу долларов и забираю папку с бумагами со стола. По лицу Дилана видно, что он хочет сказать что-то еще, но сдерживает себя, особенно глядя на бумажки.

– Спасибо. Если понадобится новая партия, мелькну к тебе через полгода.

Достаю из кармана мобильник и набираю короткий номер. Обычно же надо звонить, перед тем как объявиться? Женщина с писклявым голосом что-то безудержно говорит, но суть уловить я успеваю. Встреча через два часа. Отлично, как раз будет время осмотреться.

– Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, – только попробуй представиться Кевином. – Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, Кайл Бенсон, – это теперь я.

На мою радость в автобусе уже было открыто окно, и я прижимаюсь к нему чуть ли не вплотную. Через лес ходит только этот маршрут и поэтому людей неприятно много. Закрываю глаза и надеваю наушники, пусть думают, что я особь невоспитанной молодежи, ведь если бы они знали, что я могу сойти с ума от замкнутого помещения или от беспорядочного шума, думаю, ко мне относились бы иначе. Интересно, каким был этот Кайл Бенсон. Нужно ли мне быть таким же? Это не так уж важно, в любом случае мне придется собрать все свои знания с групповых занятий в одно целое и построить из этого что-то доброжелательное и жизнерадостное – как ни как работа с детьми.

Я выхожу на нужной остановке: вокруг один сплошной лес и указатель. «Школа – интернат имени Эмерсона» табличка указывает на небольшую тропинку и если бы не указатель, то я бы и не нашел это место. Наверняка они хотели утаиться от такого как я. Но я слишком люблю прятки, особенно если я вожу. Я должен быть на месте через час, так что есть время дойти до территории интерната и осмотреться вокруг. Думаю за забором о детишках можно узнать намного больше, чем в школе, которая лоснится лозунгом о том, какие они все идеальные. Спустя несколько метров убогая тропинка превращается в симпатичную дорожку с кустами ромашек, из-за чего создалось впечатление, что я каким-то образом оказался в раю, а такой радости я себе даже в мечтах представить не мог.