— Зачем? — Хладнокровно спрашиваю я, снова накалывая яйца вилкой. — Чтобы, я снова начала работать твоей личной племенной кобылкой?

Выражение лица Виктора мгновенно меняется, его лицо темнеет. Я вижу, как сжимаются его челюсти, и он делает внезапный шаг ближе к кровати, все его тело напрягается, когда его горящие голубые глаза встречаются с моими. Я ничего не могу с этим поделать. Несмотря на все мое неповиновение, я отступаю. Воспоминания об Андрее и Степане все еще слишком близки. И я все еще не совсем уверена, что за этим не стоит Виктор.

Он останавливается на мгновение, в тот момент, когда видит, как я вздрагиваю, внезапно застывает на месте, а его рот подергивается.

— Это моя Катерина, — говорит он, его голос похож на низкое, мягкое рычание, и дрожь, которая пробегает у меня по спине и всему телу, вызвана не страхом. Это дрожь, которую я надеялась никогда больше не испытывать. Не из-за него. Может быть, даже ни для кого больше.

Глубокая, трепещущая дрожь желания.

Его взгляд удерживает мой, и я чувствую, как воздух между нами сгущается, потрескивая тем старым электричеством, как это было до Москвы. Это было не так уж давно, возможно, две недели или даже меньше, но кажется, что прошла целая жизнь. Как будто тогда я была совершенно другим человеком.

— Ешь, — говорит Виктор, его голос все еще звучит как мягкое рычание. — Я вернусь за тобой через некоторое время после того, как ты закончишь.

А затем он отворачивается, и я чувствую, как напряжение спадает, когда его взгляд отпускает мой, словно резинка, защелкивающаяся на месте. Меня снова пробирает дрожь, и только когда он выходит из комнаты, закрывая за собой дверь, я понимаю, что все это время задерживала дыхание.

Я медленно отпускаю одеяло, которое сжимала, и снова беру вилку. Похоже, мне действительно понадобятся мои силы.

* * *

Верный своему слову, Виктор возвращается примерно через час, бросая взгляд на поднос с завтраком, который я отставляю в сторону. Выражение удовлетворения появляется на его лице, вероятно, при виде того, что он пуст, а затем он снова смотрит на меня.

— Левин ждет нас на заднем дворе, — говорит он. — Я помогу тебе подняться, если тебе это нужно, но было бы неплохо посмотреть, сможешь ли ты стоять самостоятельно.

— Зачем? — Я прищуриваюсь, хотя иду дальше и откидываю одеяло. Я все равно хочу встать с кровати, как бы ни было больно ходить, мне было приятно заставить кровь двигаться, размять истощенные мышцы и почувствовать, что я в какой-то степени снова человек, а не просто инвалид. Но выражение лица Виктора слегка настораживает.

— Ты поймешь. — Он кивает в мою сторону. — Хотя у нас не так много времени. Нам нужна вторая половина дня, так что давай, вставай.

Вспышка жара, которую я чувствую от его командного тона, немедленно борется с моим внутренним желанием послать его нахуй каждый раз, когда он говорит мне, что делать. Тем не менее, прямо сейчас у меня не так много энергии, и я подозреваю, что мне нужно поберечь ее для того, что он запланировал. Поэтому вместо того, чтобы огрызаться, я просто начинаю процесс спуска ног с кровати, двигаясь медленно и ожидая любого намека на боль или натяжения бинтов, которые подскажут мне, что мне нужно остановиться.

Удивительно, но мне удается поставить ноги на пол и выпрямиться за меньшее количество времени, чем обычно. Я все еще чувствую боль в каждой частичке себя, я уже чувствую себя более способной, чем раньше, и это вызывает во мне прилив адреналина, который заставляет меня слегка пошатываться, хватаясь за раму кровати для поддержки.

— Полегче, — тихо говорит Виктор. — Не торопись.

— Ты сказал, что у нас мало времени. — Я прижимаю руку к боку, где чувствую, как начинает пульсировать одна из более глубоких, перевязанных ран, и пытаюсь восстановить дыхание.

— У нас не будет времени, если ты отключишься, — указывает Виктор. — У нас нет целого дня, не убивай себя, Катерина.

— Я сделаю все, что в моих силах, — бормочу я, закрывая глаза, пока не чувствую, что глубокая пульсация в боку начинает утихать, а затем я делаю короткий, неглубокий вдох, отходя от кровати.

Это занимает больше времени, чем мне бы хотелось. Когда мы, наконец, добираемся туда, я вижу Левина, стоящего на открытой площадке за кабиной, одетого в свободные брюки и обтягивающую футболку с длинными рукавами, которая демонстрирует его впечатляющие мышцы. Он сложен как борец или культурист, с широкими плечами и грудью, которые сужаются к узкой талии, и мускулистыми руками. Хотя он, достаточно красив, он не в моем вкусе, с сильной щетинистой челюстью и теми ярко-голубыми глазами, которые, кажется, есть у многих русских мужчин. Он тоже темноволос, как и Виктор, короткая стрижка. На его лице застыло суровое выражение, которое отражает выражение Виктора, и я чувствую, как меня снова пробирает дрожь беспокойства.

— Хорошо. — Я перевожу взгляд с двух мужчин. — Что происходит?

Виктор поворачивается ко мне лицом.

— Ты когда-нибудь училась какому-нибудь виду самообороны, Катерина? Или как стрелять из пистолета?

Я мгновение смотрю на него, застигнутая врасплох. Это последнее, что я ожидала от него услышать, и мне требуется мгновение, чтобы сформулировать ответ.

— Нет, — говорю я наконец. — У моего отца была охрана, так что мне это было без надобности.

Челюсть Виктора напрягается, и я сразу понимаю, как это прозвучало, как будто я виню его в неспособности защитить меня за то, что произошло. Должна ли я? На самом деле я не позволяла себе думать о том, кого или что я могла бы винить в случившемся, если вообще, в чем-либо, только о том, что это произошло, и теперь мне приходится с этим разбираться. Пережить это, перетерпеть, излечиться от этого, если смогу. Интересно, будет ли это что-то новое, что я смогу вынести или что-то, что поможет мне исцелиться?