— Мы все в опасности, — натянуто говорит Виктор. — И хотя я полностью намерен обеспечить нам надежную защиту в любое время, я хочу убедиться, что у тебя тоже есть возможность защитить себя или, по крайней мере, некоторые знания об этом. Вот чем мы займемся сегодня. Ничего особенного, поскольку ты все еще лечишься, просто основы. Достаточно, чтобы ты начала и научилась обращаться с оружием. Левин собирается помочь.

Его голос теперь тверд, грубее, чем раньше, и я знаю, что мой комментарий об отце глубоко задел его. Одну часть меня не волнует это, сколько раз он говорил вещи, которые причиняли мне боль? Но другая часть меня, маленькая часть, которая отказывается помнить, что Виктор ничего не должен для меня значить, хотела бы, чтобы я сформулировала это по-другому. Чтобы я не причинила ему такой боли.

Возможно, это все его вина, напоминаю я себе. Возможно, он сделал все это только для того, чтобы сломать меня. Я не знаю наверняка. Даже его нежная забота обо мне с момента приезда в хижину могла быть уловкой, способом заставить меня почувствовать благодарность к нему после того, как он сломил меня, усилить его хватку на мне. Это звучит параноидально даже в моей голове, но я больше не знаю, кому или чему доверять. Ничто не кажется правильным. Все, что касается моей собственной жизни, снова кажется мне странным.

И я не знаю, буду ли я когда-нибудь где-либо снова чувствовать себя как дома.

КАТЕРИНА

Виктор кивает в сторону Левина.

— Он начнет с самообороны. Я помогу тебе с частью об оружии.

У меня так и вертится на кончике языка сказать что-нибудь язвительное, и я не могу себя остановить. Я бросаю мрачный взгляд на Виктора, внезапно снова испытывая обиду из-за того, что мне вообще приходится иметь с этим дело.

— Почему Левин? Ты что, не умеешь драться?

Я вижу, как губы Левина подергиваются, от раздражения или юмора, я не уверена, но выражение лица Виктора совсем не юмористическое.

— Я часто тренировался с Левиным, — натянуто говорит Виктор. — И я… — он замолкает, выражение его лица становится жестче. — Делай, как я говорю, Катерина. Левин лучше нас двоих научит тебя этому.

Я почти начинаю спорить, но Левин уже движется ко мне, прочищая горло и устремляя на меня свой невыразительный голубой взгляд.

— Мы не будем торопиться, — обещает он мне. — Я знаю, что у тебя нет никаких предварительных знаний, поэтому мы будем работать с основами. — Он занимает твердую позицию передо мной, выдыхая. — Выдохни, как я только что сделал, и расслабь свое тело настолько, насколько сможешь. Если ты напряжена и скована, ты более склонна к получению травм от ударов и не сможешь двигаться плавно. Цель всегда должна состоять в том, чтобы сохранить свое тело мягким и податливым и полагаться на мышечную память, которую ты наращиваешь, чтобы помочь тебе в бою. Ты будешь двигаться быстрее, и тебя будет труднее ударить, если ты будешь делать эти вещи.

Это звучит впечатляюще только из-за этого, но я киваю, тяжело сглатывая. Это максимум слов, которые Левин когда-либо говорил мне за один раз, и я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, какова его история, как он пришел работать к Виктору и его семье, и что удерживает его здесь все это время, есть ли у него жена или своя семья, если за этой невыразительной оболочкой скрывается человек. Или он просто мужлан, как и многие другие парни Братвы.

— Для этого, — говорит Левин, вырывая меня из моих мыслей, — я хочу, чтобы ты стояла нормально. Ты не знакома со стойкой боксера, поэтому мы не собираемся пытаться учить тебя этому прямо сейчас. Если тебе что-то из этого понадобится, в любом случае это не будет формальной борьбой, тебе нужно действовать быстро и эффективно без всяких дополнительных действий. Ты, вероятно, в любом случае не будешь готова, если произойдет атака, поэтому ты должна быть в состоянии блокировать и наносить удары, если потребуется, из твоей обычной стойки. — Он делает паузу. — И если на тебя нападут, тебе лучше, если они понятия не будут иметь о том, что ты знаешь, как защитить себя. Ты застанешь их врасплох, насколько это возможно.

Я чувствую на себе взгляд Виктора, наблюдающего за нами обоими.

— Хорошо, в этом есть смысл, — медленно говорю я, пытаясь расслабиться и просто стоять, как обычно, не слишком задумываясь об этом. Мне кажется, что сердце колотится у меня в груди, и я внезапно осознаю каждую боль во всем моем теле, большую и малую. Я боюсь это делать, боюсь, что он прикоснется ко мне, боюсь причинить еще большую боль. Но, глядя на него, я внезапно понимаю, что хочу научиться этому. Я ни на секунду не задумывалась об обучении самообороне или о том, как стрелять из пистолета. Всю свою жизнь я росла в окружении службы безопасности, которая всегда была рядом, и я выросла с уверенностью, что тот, за кого я выйду замуж, обеспечит то же самое. Я была защищена. Мне не нужно было знать, как защитить себя.

Но теперь я вижу, что это неправда. Независимо от того, насколько хороша защита Виктора, мне действительно нужно знать. Я не столько копаюсь в нем, сколько осознаю, что буду чувствовать себя сильнее, лучше, способнее, если не буду всегда полагаться на других в своей безопасности.

Если я тоже смогу дать отпор.

Я не осознавала этого, пока не посмотрела на Левина и не подумала сказать ему и Виктору, чтобы они шли нахуй, что я к этому не готова, что я не хочу этого делать, и вернуться в дом. Но, возможно, я еще не готова, но события последних дней научили меня, что у меня может не быть возможности ждать, пока я буду готова. Опасность существует сейчас, и я устала полагаться на то, что другие справятся с ней за меня. Я хочу перестать прятаться и терпеть оскорбления всех вокруг себя.

— Заблокируй это, — внезапно говорит Левин, снова нарушая ход моих мыслей, и почти прежде, чем я успеваю отреагировать, его рука тянется в мою сторону. Он целится под бинты, осознание этого вызывает у меня прилив смущения, потому что это означает, что он видел мои раны и мое изрезанное тело, но я рада, что он это делает, потому что, хотя я рефлекторно протягиваю руку, чтобы остановить его, я не успеваю. Я промахиваюсь, и его рука касается моей талии.

Я издаю тихий вздох, и он отстраняется.