Шрифт:
Я трясу его за плечи, несколько раз ударяю затылком об асфальт… И наконец, вижу его зрачки… Мутные, остекленевшие. Безжизненные. И тогда я опускаю ему веки. Приглаживаю спутанные волосы. Собираю мокрые снимки, вкладываю в окоченевшие руки. С верхнего нечетко улыбается мне полуторагодовалая Машка в красном платьице, с огромном бантом в реденьких еще волосах… Еще незнающая, что для отца война закончилась. Навсегда.
Мы едем медленно. Некуда спешить. Анатолий всегда «отдыхает» по дороге в морг. Виктор Степаныч хранит понимающее молчание. Я смотрю в окно сквозь запотевшее стекло. Снова дождь. Противный, реденький, моросящий… Какая дерьмовая весна…
– Что ж ты делаешь, козлина?!
Я вздрагиваю, отрешившись от ноющей грудной боли. Какая-то блестящая от дождя «десятка», спеша миновать рогатый перекресток, пытается таранить карету. Мы едва не сталкиваемся боками. Какая-то неведомая сила выбрасывает меня из кабины. Я в один прыжок оказываюсь возле «десятки», бью ногой по отполированному капоту.
– Ты что, с ума сошел?
Водитель приоткрывает дверцу. Изрыгая все мыслимые ругательства, я вытаскиваю его наружу, трясу, как мешок с требухой.
– Д-да вы ч-что? – То ли оттого, что я сдавил ему горло, то ли с перепугу он начинает заикаться. Потный человечек с перепуганными глазенками за пучочками реденьких ресниц… Он вовсе не похож на врага. Просто еще один кретин, пытающийся самоутвердиться с помощью своего новехонького металлолома.
– Перестань! Слава, уймись!
С двух сторон на меня наседают Виктор Степаныч и Анатолий. Но я уже и так медленно разжимаю пальцы.
– Я буду жаловаться! – кричит сквозь щель в окне забаррикадировавшийся в кабине своего авто человечек. Я пытаюсь снова разглядеть его лицо: что оно выражает сейчас, в относительной безопасности? Кажется, делаю шаг. Но «десятка», газанув, резво врезается в автомобильный поток.
– Не надо, Слава, – тихо говорит Виктор Степаныч, зачем-то гладя меня по плечу. – Твоего друга не вернешь.
– Но почему, – выплескиваю то, что давно нарывало внутри, наконец прорвавшись кипящим ключом. – Почему…
Они молчат. А образовавшая позади нас вереница торопящихся водителей размывает мерный дорожный гул надсадными гудками.
17
– Это была обычная семейная ссора…
Мы снова сидим у Дениса. В полном составе. Только хозяина нет на месте. Он улыбается нам из рамочки семейной фотографии. В глазах Богоматери на иконе застыла скорбная печаль.
– …обычная семейная ссора… – Люба, комкая в руках платок, обводит нас ясным взглядом еще незаплаканных глаз, силясь улыбнуться. Ее сознание пока отказывается принимать страшное известие. Так бывает. Шок. Реакция наступает позже. А сейчас она пытается втолковать нам, что это была всего лишь обычная ссора, какие сотнями случаются в семьях. Словно после нее Денис просто вышел и не хочет идти домой. А в наших силах уговорить его вернуться.
– Он даже не был пьян. Он стал выпивать в последнее время, но сегодня был трезв. Наверное, я наговорила лишнего… А он встал и пошел. Я же не знала, что в гараж! Я и представить не могла, что он сядет за руль! Ему же врачи строго-настрого запретили! У него голова кружилась… О господи! – Ее крик срывается на рыдания. – Что же нам теперь делать…
Начинается истерика. Она падает ничком на диван, бьется в конвульсиях, рвет на себе одежду, волосы… Клочья платиновых прядей, мешаясь с пестрыми нитями, траурной паутиной оседают на паркет. Огурец, побелев, выбегает в коридор. Я пытаюсь выяснить, где в доме находится успокоительное, но ничего не выходит. Женщина только мотает головой, мыча что-то нечленораздельное.
– Вот, – говорит Кирилл, кладя на край стола несколько зеленых бумажек с портретами одного из мертвых американских президентов. – Как-то я брал у него в долг. Не успел отдать.
Мы с Огурцом молча переглядываемся, понимая, что он лжет. На миг умолкнув, Люба-ша приподнимает голову. Ее лицо красное, опухшее, в черных разводах косметики. А потом снова утыкается в докрывало и продолжает громко выть.
Мне ее жаль. Она такая же несчастная жертва обстоятельств, как и все мы. Откуда ей было знать, что война, как безжалостный наемник, способна настичь и ударить, когда кажется, все самое страшное позади. Скорее всего, это и впрямь была одна из тех заурядных ссор, что заканчиваются сладостным примирением в постели… Обычно. Но не всегда…
Из рамочки виновато улыбается живой и здоровый Денис…
Трезвонят в дверь, и Огурец впускает скорбную процессию раздавленных внезапным несчастьем родственников. У меня возникает чувство, что я попал в дурной сон, где все шиворот-навыворот… Те же самые лица, что и несколько месяцев назад. Только нет больше улыбок, и в потухших глазах боль и страдание…
Я медленно пробираюсь к лифту. И вдруг замираю на мгновение, точно увидел призрак. Младший брат Дениса. Удивительное сходство… Он нервно курит, стряхивая пепел на ботинки. Я говорю ему, чтобы держался… Он смотрит сквозь меня и произносит тихо и твердо: