Я вдруг ощутил давно забытое страстное желание ударить девицу, чтобы навсегда стереть с ее лица выражение высокомерного пренебрежения. Не ко мне – к моему тощему кошельку, низкому жалованью, к тому, что, несмотря на всё ночные смены, я не сумел заработать пропуск в сверкающий мир чистых ботинок и подобострастных улыбок… Или просто трусливо выбежать из этого коридора в чуждую мне параллельную жизнь, при входе в который меж сияющими буквами я не сумел прочесть главного: «Только для избранных».

– Вам выписывать или нет?

Увенчанный длинным квадратным фиолетовым ногтем указательный палец, опоясанный золотой нитью, вопросительным перстом застыл перед моим носом. Девушка откровенно зевает.

– Да… – хрипло отвечаю я, опустив глаза, чтобы ни продавщица, ни комодообразный малый в дверях не сумели прочесть мои мысли.

К визиту моих родителей Вера начинает готовиться за неделю. Подшивает новые занавески, ползает с тряпкой, остервенело гоняя пыль из потайных уголков книжных полок и батарей, по пути выпытывая, что лучше подать на обед – мясо или курицу? Прямо как в старые добрые армейские времена накануне прибытия высокой комиссии.

– Перестань. – Я не в силах больше выносить этот марафон. – Тебе не наплевать?

– Нет, – из-под потолка бурчит Вера.

– Ну и зря. Они самые обычные люди. Простые смертные. Как я и ты.

– Неужели? – Наконец она улыбается. – Как ты думаешь, если я надену черное платье, будет хорошо?

– Отлично.

– Ты думаешь?

– Уверен. Иди сюда. Отдохни.

Она покинула свой пост и с обессиленным вздохом опустилась на диван рядом со мной.

– Все это напрасно, – шепчет она, глядя в пол. Уголки ее губ понуро опустились.

– Что?

– Я была, есть и останусь неподходящей для тебя парой. Женщиной старше на пять лет да еще с ребенком. И они правы. Самое неприятное, что, когда я пытаюсь представить себя на их месте, то есть если бы Мишка был ты, а я – твоя мама, то с ужасом понимаю, что думала бы точно так же: «Мой мальчик заслуживает лучшего…»

– Неправда. – Я прячу ее ладошку в своих. – Знаешь, что подумала бы ты? Какая милая, добрая, красивая девушка, и какой у нее чудесный, самостоятельный, умный сын.

– Да, Мишка – самое лучшее, что у меня есть. – Вера склоняет голову мне на грудь. – Знаешь, меня никто никогда не называл красивой… Ой, – она подскакивает, словно кто-то ужалил ее в мягкое место. – Надо ж и под этим диваном протереть! Вставай! – Она тянет меня за руку.

– Потом. – Я решительно отбираю измочаленную тряпку. – Как-нибудь в другой раз. – Дай руку.

– Зачем?

– Закрой глаза. Это сюрприз.

Я вытаскиваю из кармана кольцо, надеваю на Верин палец, вновь тоскливо подумав о том, насколько оно тонюсенькое, прямо-таки детское, и что первый Славик наверняка дарил ей что-нибудь посолиднее. Зато размер я угадал.

– Боже мой, – открыв глаза, шепчет Вера. И ее щеки и губы словно наливаются спелым яблочным соком, и я выпиваю его до дна, как живительный бальзам, как лекарство от всех невзгод, страхов и унижений серого мира, лучшее из средств, придуманных человечеством, – сладостное забвение.

Мои родители приходят в субботу.

– Пожалуйста… проходите… здравствуйте… – мямлит, путаясь в словах, Вера.

В строгом черном платье она смотрится превосходно, будто с обложки журнала. Только испуганные глазищи на пол-лица – словно у абитуриентки перед первым экзаменом. Но и мои старики малость взволнованы. Отец долго трясет Верину руку, после неловко всовывает торт и три хрупкие розовые гвоздички. Вера и то и другое прижимает к груди. Я пытаюсь отнять презенты, но напрасно стараюсь. Вера к ним будто приклеилась. Мама сдержанно роняет избитые вежливые фразы о чудесном солнечном дне и переполненном метро. Вера энергично кивает, на ее щеках рдеют лихорадочные пятна.

– Замечательный у вас район, – старательно поддерживает разговор отец. – Парк рядом.

– Да, парк…

– А дома какие красивые строят!

– Да, – соглашается Вера, – дорогие.

Я, наконец, высвобождаю торт и надломленные гвоздики из судорожных Вериных объятий. Мы заходим в комнату.

– Какая у вас чистота… – одобрительно оглядывается мама. – Слава сказал, вы в детском саду работаете. В группе, наверно, все блестит. Вы там сами убираете?

– Вообще-то у нас нянечки… Но я в своей группе сама. Мне нетрудно. А двести рублей тоже не лишние…

В маминых глазах мелькает одобрение. В этот момент появляется Мишка. Повисает тишина.

– Ну, здравствуй, гимназист, – бодро приветствует его мой отец. – Это тебе. – И протягивает пенал с пестрым мотоциклом на крышке. – Учись на пятерки. Обещаешь?

– Спасибо, – с достоинством отвечает Михаил. – Обещаю. А почему вы так долго не приезжали? В Америке были?

– Почему в Америке? – поднимает брови мама.

– Извини, – серьезно отвечает отец. – Теперь будем часто видеться. Если, конечно, пригласишь.