Шрифт:
– Какого хрена ты кидал камни в машины на правительственной трассе?
Я говорю, что понятия не имел, какая это трасса. Мол, поругался с другом, тот меня высадил, я со злости выругался и бросил камень. Вот и все.
– Нет, не все. – Это говорит вошедший не пойми откуда, точно призрак из стены, человечек в штатском с въедливым взглядом, какой иногда видел я у Кирилла. – Может, вы готовили теракт?
– Какой теракт? – ору я. – Охренел, что ли? Я за ваши долбаные теракты полгода задницу под пули подставлял! Все, хватит, я ухожу.
Я делаю шаг… Острая боль под лопаткой сбивает с ног. Я защищаю голову от тупых широких носов ботинок. Удары сыплются со всех сторон, заставляя меня ерзать по полу, ломаться и корчиться, как нанизанного на крючок червя. Эти ребята умеют бить. Получше «чехов» на болоте. Те были дилетантами, а эти – профи. Вот кого нужно туда — давно бы все закончили.
Меня поднимают, снова спрашивают о каком-то дерьме. Я чувствую соль во рту и на веках. Я говорю:
– Мне нужно позвонить.
Они ржут:
– Кому? Адвокату?
– Нет, моему другу. Он из ваших. Кажется, майор. Кирилл Смирнов. Проверьте, он подтвердит…
И называю номер его мобильника.
Не знаю, сколько проходит времени. Секунды склеиваются в бесконечность, и мне кажется, будто маленькие стрелки моих отдельно взятых часов уже повернули вспять и, окончательно свихнувшись, пошли вразрез со своим центральным циферблатом. От меня настоятельно требуют подписать бумажки, по которым я будто бы готовил покушение на президентский кортеж. Я говорю, что я не идиот и сейчас не тридцать седьмой. Человечек в штатском гадко улыбается и отвечает, что как раз я самый что ни на есть настоящий идиот, потому что у меня не спрашивают дат, а лишь просят поставить подпись. После чего я буду свободен. А иначе тотчас отправлюсь в СИЗО, и там уже церемониться со мной не станут… Я интересуюсь, что, у них – план по террористам, который они не могут выполнить и потому хватают всех подряд? Человечек снова усмехается и уходит. Приходят крепкие парни в форме…
И я вдруг, снова вижу заросли камыша и чужую жирную землю под щекой… Я ощущаю ее тошнотворный приторный вкус… И слышу речь, из которой не разбираю ни слова, но шестым чувством, инстинктом травленого зверя понимаю: это может кончиться скверно…
И вдруг появляется Малик. Он присаживается на корточки возле меня и говорит, не разжимая губ:
– Ну что, снова попался, солдат?
– Вытащи меня отсюда, – прошу я.
Он качает головой печально и сердито:
– Это уже не в моей власти.
– Тогда просто побудь рядом.
– Тебе страшно?
– Да, мне страшно.
– Как тогда?
– Пожалуй…
– Но ведь ты среди своих.
– Нет. Сейчас ты – друг. Они – нет.
Он хочет что-то сказать, но другой, чужеродный голос вклинивается в нашу беседу:
– Вот он.
Я открываю глаза и вижу одного из амбалов, а позади Кирилла. Я спрашиваю, где я. Как он меня нашел? И тут вспоминаю где… Тогда я повторяю ему все, что хотел, и прибавляю кое-что сверху. Голова раскалывается как орех… Я зажимаю ее ладонями. Тут меня выворачивает наизнанку, и я блюю какой-то зеленью в стоящее в углу камеры ведро. Боль такая, словно выходят кишки.
– Извини, – говорит он сочувственно, – я ж не знал, что шишки ехать должны. Я все уладил. Щас домой поедем.
– Пошел ты… Ваши уроды хуже бандитов. И ты не лучше.
– Перестань. С каждым может случиться…
Заходит человечек в штатском и разводит руками, как пришедший под утро супруг:
– Извините, товарищ. Ошибочка получилась.
«Товарищ…»
Мне вдруг становится смешно. Я бы и впрямь расхохотался, если б не резанувшая боль в спине.
29
Последние несколько дней я лежу на диване, тупо уставившись в потолок. Виктор Степаныч прощупал меня всего и заверил, что переломов нет, сотрясения тоже. Повезло.
– Надо бы сдать анализы, – добавил он. – Все-таки по почкам били, гады.
– Ладно, как-нибудь.
– Ты отлежись недельку, – велит Степаныч. – Больничный не бери. Что деньги терять? Свои люди – разберемся. С каждым может случиться, не приведи господи…
– Это точно, – удрученно кивает Анатолий.
«С каждым…»
Именно эта фраза долбит в мозги, заставляя их ворочаться больше и сильнее, чем обычно. То же самое сказал Кирилл, когда мы вышли на улицу.
«С каждым…»
Я помню, как солнечный свет ударил в лицо, и я зажмурился, словно не видел его целую вечность. Помню, как меня стал бить озноб, будто, как в детской сказке, апрель уступил место суровому январю. Помню, я был готов, рыдая, упасть и целовать вонючий асфальт… Я чувствовал себя освобожденным из плена. Мне хотелось бежать стремглав подальше от этого страшного места и от спасителя Кирилла с виноватым выражением глаз, видеть которое у него мне доводилось нечасто. Но я позволил запихнуть себя в черную «ауди» и отвезти домой, лишь заметив дорогой: