Шрифт:
Наверное, по моему лицу она поняла, что самое время заткнуться и скрыться в своей трофейной тачке. И уже из окна выкрикнула пару неновых ругательств. Машина несколько раз дернулась на месте, а потом рванула вперед…
Раздался гулкий удар, треск, звон лопнувшего стекла. Не вписавшись в поворот, Иркина машина «поцеловала» широкий ствол придорожного тополя.
Малодушное «Я здесь ни при чем» проносится в голове, когда я подбегаю к красному авто, заглядываю в открытое окно. Ирка сидит скукожившись, уронив голову на руль и громко стонет. Я тотчас забываю обо всем, кроме того, что я – медик, а внутри – жертва аварии.
– Эй, – кричу, – как ты?! Открой дверь, я посмотрю…
Она поднимает зареванное, в разводах поплывшей косметики лицо.
– Машина но-овая… – воет она в голос. – Меня муж убье-от…
– Не убьет. Подумаешь, фара разбита.
– Пошел ты! – завывает Ирка и, вытащив мобильник, начинает сбивчиво тыкать по кнопкам.
Подошедший Михаил осторожно берет меня за руку.
– Все в порядке, – оборачиваюсь я к нему. – Наше присутствие здесь не требуется. Тетя отделалась легким испугом.
И сам выдыхаю с неслыханным облегчением.
– А кто эта кикимора? – спрашивает Мишка спустя некоторое время и расстояние.
– Просто старая знакомая.
– Почему она на тебя орала?
– Она невоспитанная.
– Поэтому ты на ней не женился?
От неожиданности я притормаживаю.
– С чего это ты взял? Я никогда и не думал на ней жениться.
– И правильно, – рассудительно кивает Мишка. – Я тоже на такой ни за что не женюсь. Страшная, и ноги кривые. А ходит-то… – Сморщив нос, он делает несколько шагов, вихляя попой, после чего подводит итог: – Тьфу. – И тотчас, снова захватив мою руку, запрокидывает вдумчивую мордаху: – Маме не будем рассказывать про эту дуру?
– Как хочешь. – Я пожимаю плечами. – Можем рассказать. Ничего особенного здесь нет.
– Думаю, не стоит, – покачав головой, серьезно заявляет Мишка.
Вот она, мужская солидарность.
25
– Славик звонил, – с торжественным злорадством объявляет Вера. – Из какой-то американской дыры. Поведал, что сильно влип с тем контрактом. Работал как вол по четырнадцать часов, да еще два часа на дорогу тратил. Но теперь, видишь ли, это в прошлом. Сумел нормально устроиться. Получил работу, вид на жительство. И хочет, чтобы мы к нему приехали. Я сказала, что поезд ушел. Он закатил истерику. Орал полчаса, что я дура, что должна подумать о сыне: мол, в России у него нет будущего, без денег ему не поступить в приличный институт… Что Россия – это вечные Афган с Чечней…
Меня вдруг пробирает дрожь. И хочется курить. Прямо-таки приспичило. Я открываю окно.
– И что ты ответила? – придав голосу максимальную бодрость, вопрошаю я, всеми силами отгоняя внезапно посетившее откровение, что, возможно, на сей раз не так уж не прав этот мифический Славик…
– Что все кончено. Что я люблю другого. Тебя… Ну, пожалуйста, перестань курить. Ты же обещал…
Она обнимает меня сзади, прижимаясь мягкой щекой к моей щеке.
– У-у, какой колючий…
– Ты прости меня, – вздыхаю я.
– За что?
– За то, что не могу дать вам большего. Только эту беспросветную бедность. И неопределенное туманное будущее.
– Прекрати! – Вера возмущенно прислоняет ладонь к моим губам. – Как тебе не стыдно! Никогда не смей говорить мне такого, слышишь? Мы молоды, здоровы, счастливы, разве это можно купить за деньги?!
Я вдыхаю подсолнечный запах ее кожи, и мне уже не хочется думать ни об Огурце, ни о судьбах России…
26
«Светофоры, дайте визу, едет «скорая» на вызов…» [4] По-моему, гениальная песня.
– Сорок седьмая, черепно-мозговая. Муж пробил голову жене.
– Наверняка после совместной пьянки, – вздыхает Виктор Степаныч.
– Алкаши, – согласно кивает Анатолий.
Так и есть. Духан стоит такой, что впору закусывать еще на лестнице. Дверь не заперта. Посреди комнаты, на провонявшем ссаньем и блевотиной соломенном тюфяке мычит существо неопределенного пола, зажимая грязной окровавленной тряпкой рану на темечке. Рядом валяется орудие преступления – ржавый железный утюг, из тех, что некогда грели на газу наши– бабушки. Антиквариат, одним словом. «Скорую» вызвала милиция, милицию – многострадальные соседи. В углу ежится виновный. Объясняет милиционеру, чье лицо искажает гримаса усталой брезгливости, мотив нанесения увечья:
4
А. Розенбаум.
– Достала, с-сука…
Впрочем, как я улавливаю краем уха, дезинфицируя рану и накладывая повязку, дама на благоверного не в обиде. И его обидеть тоже не позволит. Потому, не стесняясь в выражениях, требует от милиции, чтобы та не вмешивалась в семейную жизнь честных граждан. Любящий супруг охотно поддакивает. Кажется, ребята не сильно расстроились. И, заручившись письменным отказом от обвинения, вылетают из квартиры так, будто их вызвали на сверхсрочную операцию. От госпитализации мадам также отказывается. Осведомляется, не найдется ли у нас лишних граммов сто, а лучше двести, спир-тика. Получив отказ, оба дружно принимаются крыть российское здравоохранение. Наконец-то в семье воцарились мир и взаимопонимание.