– А мне знакомый случай рассказывал, – выкручивая баранку, вспоминает Анатолий, – алкаш один, сосед его по даче, упал зимой. Ну и замерз. Какая-то добрая душа в «Скорую» позвонила. «Скорая» приехала, а он уж посинел. Пульс не прощупывается, дыхания нет. Короче, труп. Ну и привезли его в морг. А алкаш крепкий оказался, очухался. Видит: полки, люди лежат. Думал, в вытрезвяк угодил. Ну, как обычно. Поднялся и соседу говорит: «Эй, мужик…» Тот молчит. Аткаш его за плечо, перевернул, а у мужика только полголовы… Ну, тот орать, в двери руками-ногами колотить… Выпустили, конечно. Теперь тот алкаш в рот не берет. Во как закодировали! – Анатолий довольно ухмыляется.

– Ну, я в это не верю, – обижается за всю медицину Виктор Степаныч. – Чтобы медики живого человека от трупа не отличили… Не может такого быть! Это тебе какой-нибудь фильм ужасов пересказали. Теперь их по пять штук каждую ночь, на всех каналах сразу.

– Чистая правда! – заверяет Анатолий.

– Не верю, – упорствует по системе Станиславского Виктор Степаныч.

– Чё ты не веришь? Врач врачу рознь. Сколько случаев: лечили от одного, а помер, вскрыли, выяснилось – не от того. Я ж не про тебя говорю…

– Всякое, конечно, случается, – постепенно сдается Виктор Степаныч. – Никто от ошибки не застрахован. Но чтобы живого от покойника не отличить… Как ты думаешь, Слава?

– Может, он в летаргию впал, – ляпаю наобум, чтобы примирить коллег. – А потом очнулся. И такое бывает.

– Сорок седьмая, выезд на ДТП…

Это уже диспетчер. Очень кстати.

– ДТП! – радостно потирает пухлые ладошки Виктор Степаныч.

«Какая прелесть!» – написано на его румяном личике.

На деле он просто рад, что спор сошел на нет. Виктор Степаныч не любитель дебатов.

Собственно говоря, на месте ДТП присутствует только одна сторона – потерпевшая. На перепаханной обочине нас поджидают две девушки, совсем юные, одетые явно не по сегодняшнему пронизывающему ветру в коротенькие распахнутые ветровки, кофточки-топики, юбчонки а-ля «набедренные повязки». Апрель не спешит баловать жарой. Шмыгая простуженными носами, указывают нам на третью – скорчившуюся в остатках грязного придорожного снега, взахлеб рассказывая о том, что подругу сбила машина и уехала, не остановившись.

Мы втаскиваем посиневшую девушку в карету. Досталось ей здорово: множественные переломы обеих ног – видно без рентгена. Ребра, возможно, тоже сломаны. Девушка в сознании и, пока мы колем ей обезболивающее, еще пытается что-то говорить. Я смотрю на нее с благоговейным ужасом: видел молодых мужиков, вопивших благим матом, имея десятую часть того, что досталось ей. А эта только изредка постанывает, до крови кусая фиолетовые губы.

Виктор Степаныч расстегивает курточку. Под ней – голое, представляющее сплошной синяк, тощее тело. Никакого намека на нижнее белье. Мы молча переглядываемся. Все понятно. Девушка на обочине. Несчастная представительница одной из древнейших профессий.

– Документы у тебя есть? – участливо спрашивает Виктор Степаныч.

– Пашпорт у мэнэ украинський… – Она пересыпает слова, как горох. – Дивчата привэзути. Ой, дядечки, тильки не надо милиции. У мэнэ ж регистрации нема… Я тильки маленько отлежусь да пийду…

– Куда ж ты пойдешь? Тебе на вытяжке полгода теперь, не меньше. Считай, в рубашке родилась – жива осталась. Родителям на Украину нужно сообщить.

Девушка отчаянно мотает головой.

– Никуды не надо сообщать… Пийду я… Усе хорошо у мэнэ… Мэнэ раньше ще злее былы, и ничого…

– Ты хоть машину, которая тебя сбила, запомнила?

– Та черна така иномарка… – Она морщится от боли. – Уся черна… Много их тут бигает… Разве усе упомнишь?

– «Ауди» это была, из последних, – кто-то быстро произносит у меня за спиной. Я оборачиваюсь. Передо мной совсем девчонка, маленькая, взъерошенная, чем-то похожая на Мишкину морскую свинку Дуню. Ежится от ветра, втянув голову в плечи, ковыряет в носу.

– Заткнись, дура, – доносится сбоку.

– Может, – говорю, – ты и номер запомнила?

– А 969 ИК, – произносит она четко, без запинки, не вынимая пальца из носу.

Я перевожу взгляд на ее товарок.

– Ларке можно верить, – подтверждает, помедлив, одна, на вид самая старшая, в светлом полушубке. – У нее память как у Штирлица. Но показания она давать не будет. Нам неприятности не нужны.

– Он же ее чуть не убил. Таких сажать надо.

– Умный, да? – окрысилась старшая. – У нас много кого сажать надо. Да только они все почему-то виллы за бугром покупают. И в золотые унитазы срут. А нам здесь еще жить и работать. Понял? Так что отваливай.