Я собирался ответить ей что-то такое язвительное, что вписывалось бы в мой стиль общения. Я собирался пошутить или ответить вопросом на вопрос. Но вместо этого я сделал то, что нас обоих привело в шок. Неожиданно для себя самого я подался вперед и обхватил руками ее спину, притягивая Эл поближе к себе. Вместо того чтобы пошутить, я обнял ее.

— Да, очень переживал, — сказал я куда-то в ее макушку. Собственный голос показался мне чужим и далеким, я ведь не мог такого сказать.

— Что ты... — она предприняла попытку высвободиться, но я не пустил.

— Тихо. Ты можешь помолчать хоть минуту?

Не знаю, что заставляло меня продолжать вести себя как идиот. Я понимал, что мне надо сейчас же отпустить Эл, так было бы правильно. Но делать этого не хотелось. Так она казалась совсем маленькой, словно игрушка. Я мог чувствовать, как ее плечи медленно вздымались, как она прерывисто дышит, будто ожидая чего-то, как ее пальцы медленно перебирают ткань моей кофты. Я знаю Эл, она могла бы уйти, если бы захотела. И от этой мысли почему-то становилось еще приятнее. Но долго продолжаться это не могло. Для всех нас существуют границы дозволенного... Сколько секунд мы должны тратить на объятия, сколько на мимолетный взгляд, сколько на рукопожатие. Это закладывается в нас еще с детства, так что мы не можем ничего с этим поделать. И мои границы истекли еще две секунды назад.

Я взял ее за плечи и отстранил от себя. Эл внимательно изучала мое лицо, пытаясь найти хоть одну подсказку, которая бы объясняла то, что я только что сделал. Такой растерянности я прежде в ней не наблюдал. Это было почти смешно.

— Что это сейчас было? — спросила она, глядя куда-то себе под ноги.

— О чем ты?

Мне вдруг пришло в голову, что самым оптимальным вариантом будет притвориться, что ничего не происходило. Я будто бы вынырнул на поверхность, все казалось таким спутанным. Нет, не для этого я привел ее в лагерь. Мне просто надо было внимательно следить за ней, а эмоции и правда все портят. Зря я так сделал.

— Ты же только что обнял меня. Зачем?

— Лучше перейдем к тому отряду, которому вы помогли.

— Нет, подожди, мы с тобой еще не закончили!

— Разве? — я улыбнулся. — Так вот, как все это произошло? Как вы им представились? Что они сказали?

— Ну, — Эл была немного сбита с толку. — Когда мы вмешались, они не сразу поняли кто мы такие. Но, когда увидели, что мы стреляем по врагам, то временно приняли нас на их сторону. Конечно, после боя нас сразу же взяли в заложники до выяснения обстоятельств. В основном, именно по этой причине мы так задержались.

— И что же вы им сказали?

— Ты сам говорил, что о нашем существовании знают лишь немногие люди из руководства. Было бы глупо надеяться на то, что они нам поверят, скажи мы им правду. Так что пришлось импровизировать. Юстин сказал, что мы одиночки.

— Они же не поверили в такой бред?

— Конечно нет. Но нас искали по базе данных и нашли лишь то, что было до войны. У них не было информации о том, к какому отряду мы были прикреплены.

— Разумеется, такие данные мы просто зашифровываем.

— Им было очевидно, что мы не предатели, но кто мы на самом деле они тоже понять не могли. Ну и пока они пытались выяснить наши личности, мы с Юстином под шумок сбежали, когда представилась такая возможность.

— Ты говоришь об этом так, словно нисколько не сожалеешь о произошедшем. Но ты должна понимать, насколько это было опасно. Если бы они вас выследили...

— Эй, разве не ты нас учил? Будь хоть немного увереннее в своих преподавательских навыках. Мы профи в этом, а они всего лишь любители.

— Да, а еще я учил вас не вступать ни с кем в контакт, но как видишь, эту часть вы плохо запомнили.

— Вик, пожалуйста, обещай, что ты никогда не пройдешь мимо тех, кто нуждается в твоей помощи. Мне больно думать, что ты сможешь так поступить. Ты ведь совсем не такой.

— Эл, это война, нам приходится чем-то жертвовать.

— Когда я бросилась туда, я думала лишь о том, что среди них мог оказаться любой из моих прежних знакомых: Денис, девочки из разведывательного отряда, кто угодно. И я не хотела бы, что бы кто-то другой повторил их судьбу у меня на глазах.

— Об этом я и говорил. Ты очень привязываешься к людям и даже в мелочах видишь пережитки своего горя или свои воспоминания. Пока они живы для тебя, ты не сможешь спокойно существовать.

— Возможно ты прав, но я в любом случае не смогу выкинуть их из своей головы, ведь это значило бы забыть их. А я не хочу, чтобы все то, через что мы прошли вместе с ними, оказалось бесполезным.

— И ты испортишь себе жизнь и никогда не сможешь стать по-настоящему счастливой. Разве это лучше?

— Они пожертвовали своими жизнями, так что мое счастье – это малая часть того, что я могу отдать взамен. Ты и сам постоянно говоришь, что на войне мы все что-то теряем, а потому меняемся. Не думаю, что хоть кто-то выйдет отсюда счастливым. Ты утверждаешь, что мы чем-то жертвуем, но сам же заверяешь меня, что нет необходимости мне жертвовать своим счастьем. Не парадокс ли?