– Все равно в юбке.

– Федорка, не груби... А что касается фронта, то спроси лучше товарища Чекмарова, почему не отпускают меня.

– Неужто силой задерживают?

– Разошлись, так чего же ты, Федорушка, колючки-то растопырила? сказала Поля Новикова.
– Садись, девка.

– Да так это я, без зла, Поля, - отмахнулась Федора и, глядя в глаза Кати, сжимая ее руку до хруста, сказала: - Садись, барышня, мы не кусачие, может, испачкаем, пахнет от нас кочегаркой, истопницы мы. Мыла нету, в щелоко кипятим бельишко, - сказала Федора, развешивая белье на веревке меж двух кленов.
– А тут еще один ушлый водку выменивает у женщин на мыло. А водка по попешпим временам самим нужна.

– Да кто он такой, этот меняла?
– вкрадчиво спросил Гоникин.

– Водка нужна, а приходится на мыло менять, - уклончиво сказала Федора, свертывая цигарку.
– Это вот ты, Михеева, ухоженная, яблошная, диколопом пахнет от тебя.
– И глаза Федоры стали немилосердными.
– Не поймегаь нас, девка. Выпить и закусить у тебя есть, - она соединила взглядом Михееву и Гоникина, - добытчик у тебя сильный.

– Федора, не тренись, расскажи лучше, как работаете, животе, - сказал Гоникин.

Поля Новикова ответила за Федору:

– Жить надо? А жить не с кем, вот и живешь с кем попало.

– Я не пью. И вы не пейте, - растерянно сказала Катя.

– Мужа не теряла?
– выпалила Федора, расправляя коренасто и широко плечи.
– А у меня трата в мужиках.

Не стоят мужики на дворе... Вот этот бзыкнул из семьи, как телок со двора, - с презрительной слезой глянула на Гоникина.
– А когда студентом был, на руках носил. И тятю с маманей хвалил. Как же, ведь кормили, поили, обстирывали. Тятя в партию его сосватал. А уж я-то ноги его мыла, только что омывки не пила. А теперь дикая и гемная для него. Правда, ушел он совестливо - заместителя подсунул, приятеля своего Корнея Сиротина... А он, Корней-то, возьми да и сгинь на фронте. Пропал - ни писем, пи известия. Знала бы, тебя припугнула бы парткомом, он, партком-то, протоколом заналыгал бы тебя, Павлик, как бычка проходливого. И я не маялась бы солдаткой.

Эти запоздалые упреки покинутой женщины не роняли Гоникина во мнении Кати, они скорее оправдывали его, чем винили. И хоть не по себе было ей, она крепилась.

"Просто они не пара. Он светится, а она - глина необожженная. Явно наговаривает на Павла".

– Я сватаю Федору за Кольку Рябинипа - брезгует:

мол, одноглазый. А что? На фронте потерял глаз, человек смирный и твердый, жалостливый, - говорила Поля Гоипкину.

– Рябинин папику пе разводит?
– спросил Гопикин.

– Какую панику? Он, кажется, даже спирт пе разводит. Смурной молчун. Давайте и мы пощекотим стаканчики, а тогда уж я скажу, кто нас обижает.

– Ну что т, пощекотите, Полина Петровна, - сказал молчавший все время Чекмарев.

Поля ветром слетала в кочегарку, принесла кувшин кислушки, лук и печеную картошку с крупной баскунчакской солью.

Из дверей кочегарки вышел Рябинин с узелком, постоял как вкопанный, потом зашагал по тропинке к лесу.

– Позвали бы его. Иль не пара?
– сказал Гоникин.

– У него гость...
– уклонилась Поля.
– Не с того ли света пришел. К Рябинину и такой запросто может заявиться в паше-то время.

– Он как? На головные боли не жалуется?
– потихоньку копал Гоникин.

– По ночам в непогоду стонет во сне... спит в боковушке при кочегарке.

Катя настораживалась, посматривала на Чекмарева, по так и не встретилась с ним взглядом. Налил он себе кислушки, кивнул молча всем и еще голубой заовражной дали, выпил и тем же стаканом зачерпнул из ведра воду, отпил глоток и заел луком.

– Мне не надо, - сказала Катя.

– А я тебе не дам, если даже попросишь, - успокоила ее с ласковой твердостью Поля.
– Нельзя такую красу самодельной кислушкой травить. Это нас с Федорой никакая кислота не разъест.
– Поля выпила, понюхала лук.

Мимо электростанции по железнодорожной ветке две женщины, упираясь сильными ногами в шпалы, катили вагонетку, груженную кайлами, ломами, лопатами, кувалдами. Поля помахала им платком, а они все оглядывались, белозубо улыбаясь, похохатывая, пока не скрылись в разрезе холма.

– Завидки взяли их - с молодцами бражничаем, - сказала Поля.
– Ох, пе работа тяжела. Мужиков нетути.

– Да что вы стыд-то потеряли?
– возмутилась Катя Михеева.

– Ну, если тебе стыдно, не выходи из дому: по улицам мужики ходют, опи хоть в штанах и рубахах, а и тамто под одежой все равно голые. Так-то, девка.

– Ты, Федора, матушка, нарисуй-ка обидчика подробнее, - сказал Гоникин вроде запросто, но с чужинкой.

– Глаза у тебя, Павлик, смелые, а есть ли власть, мужичок?
– едко отозвалась Федора.