Помогала Кате привычка сызмальства жить по закону - в семье, школе, на работе. Не раздражая командиров, научилась она исполнять приказы с легкостью, не поступаясь своим личным достоинством. Даже Рябинин, весь от поступков, мыслей до сновидений военный, всегда огорченно готовый встретиться с военной безграмотностью гражданских, составлявших его отряд, даже он не мог придраться к Михеевой, хотя на первых порах она вместо поворота направо поворачивалась налево. Сдержался он, не пустил в ход древнейшее, как сама армпя, остроумье:

мол, непонятливым навешивают на левое ухо солому, на правое - сено и команду подают соответственно: сено! солома!

– Не забывай, что ты левша, и тогда юлой поворачиваться будешь, сказал Рябпннн.

– Потренируй меня.

– С удовольствием!

На полянке всласть покомандовал он Мпхеевой, любуясь сильными стройными ногами, подобранной грудастой фигурой. Ее вогнал в пот и сам, проделывая вместе с нею все упражнения, взмылился, как скаковой конь, одолевший не один десяток верст. Открыл ей тайну, как надо отдыхать после большого перехода - лечь, ноги на кочке или на бугорке свободно раскинуть, доверительно расслабившись, пусть ветерок обнюхает тебя с пяток до прижмуренных глаз.

15

Немцы вышли к Волге выше поселка, оттеснив полк майора Хмелева к пристани и заводу. Имя Хмелева часто упоминалось в сводках, и Игнат Чекмарев проникся надеждой повстречаться с ним.

Немцы за горой пообедали, покурили и начали обстрел поселка и завода. В ребристых перекрытиях цеха взорвался снаряд, загрохотало железо, засвистел ветер.

Игнат отодвинул котелок с похлебкой, раздумчиво поглядел на сына, на Катю Михееву.

– Спокойно поесть не дают, проклятые аккуратисты.

– Твой стол за Волгой, батя.

И хоть Игнат ждал подобных слов от Афанасия, теперь как-то оробел. Пальцы тряслись, заправляя трубку.

– Ты ба лучше фрицам приказал уйти домой. На старика шуметь отваги немного надо.

– Да уж на тебя много нашумишь...

В кладовку в сопровождении офицера и Павла Гоникина вошел майор Хмелев.

– Вот тут и будет штаб, - сказал он офицеру.

Игнат поднялся, шагнул к Хмелеву.

– Вот где довелось свидеться?!

Хмелев, оторопев, оглядывал крупного старика, увешанного автоматом, кинжалом и гранатами. Не сразу он припомнил, где и когда видел этого бравого деда, - все лето полк не выходил из боев.

– А-а! За воблу спасибо, дядя Игнат.

– Ну, как дела, полководец?

Кривая усмешка повела на сторону полное лицо, прошитое от подбородка до уха шрамом.

– Полководец! Приволок на загривке врага на Волгу, - сказал Хмелев, оглядывая Катю и Афанасия быстрыми глазами.
– Видишь, дядя Игнат, как меня изукрасили?

– Не нудься духом. Давай чайку попьем, а? Помнишь, пили с шиповником, а?

Кате отрадно было разлить из чайника в кружки крепко заварившийся чай.

– То-то духовит чай, когда молодая да добрая разливает, - сказал Хмелев, краснея веснушчатыми скулами, - набалуете нас, уедете, скучать будем.

– А что, есть о ком скучать, - сказал Игнат.
– Значит, не забыл, Федя? А это мой Афанасий, - полковник кивнул: уже знакомы, - а эта отважная комсомолка на нас, мужиков, не надеется, сама решила бить немцев. Правильно заманили их на Волгу, товарищ Хмелев, - так я соображаю стратегически...

Хмелев нахмурился, затравленно и зло ворочая глазами. Сурово пытался урезонить старика - никто немцев не заманивал, но Игнат стоял на своем: сейчас не признаемся, зато после победы хвалиться будем: все шло по плану, заманивали. Победитель может говорить и писать, что ему на ум придет, спорить с ним побоятся.

– Одним словом, мы тут всех немцев переделаем в хороших. Смирнехонько будут лежать в земле. Найдут, чего искали.

– Верно, папаша, - сказал Хмелев.
– Спасибо за чай, милая девушка. Батюшки, как хорошо-то, что вы есть!..

Поговорим, Афанасий Игнатьевич и Павел Павлович, о буднях наших...

Когда остались втроем, Хмелев с шутками начал рассказывать о том, как ему довелось беседовать с английским офицером, посетившим полк на передовой.

– Я говорю ему: если вам не нравится второй фронт, давайте назовем его первым, но только стукните по заднице Гитлера. А он, видишь ли, боится ногу отбить. Ха-ха!

Гоникин, застегнув солдатскую шинель, нахлобучив солдатский треух, сидел в углу комнаты. Аскетическижелтое лицо, черные глаза с выражением отрешенности от благ жизни печально упрекали краснолицего, чисто выбритого, пахнувшего крепким одеколоном майора Хмелева и улыбавшегося румяными губами Афанасия, накинувшего на плечи щеголеватую офицерскую шинель.

"Враг бомбит, льется кровь, а вы... Какие могут быть радости и шутки, когда борьба требует жертв и жертв", - думал Гоникин.