— Я не спрашиваю, чем плохо! — крикнул Балинт. — Я спрашиваю, что сказать тому, кому оно не нравится!

— Да, что сказать? — пробормотал грузчик.

— Сказать: пшел вон!.. Верно, Фери?

— Пшел вон! — заплетающимся языком радостно подхватил Сабо. — Верно, Фери? — в третий раз спросил Балинт. Оченаш кивнул. — Верно. — Потому что есть, понимаешь, такие, кому одно время не по нраву было мое честное венгерское имя — Балинт Кёпе. Может, и сейчас оно им не по нраву, да только таятся они. А были еще и такие, — продолжал Балинт после минутной паузы, подняв к носу указательный палец, — которым и честное имя отца моего не нравилось — Андраш Кёпе его звали… и послали они его на войну, чтоб не слышать больше и не видеть, пусть подыхает там, как собака бездомная! И матери моей имя тоже кое-кому не понравилось, и вышвырнули ее из квартиры, мебель, что была, с молотка всю продали, шесть простыней отобрали, на улицу выгнали с колокольцем на шее: вот она, бедная женщина, вдова Андраша Кёпе, так пусть же и она подыхает, вдова того пса бездомного, со щенками своими вместе!.. А теперь вот и мне черед пришел услышать: пшел вон!

— Пшел вон! — повторил грузчик.

— И мне — пшел вон?

— И тебе, — пробормотал грузчик себе под нос.

Балинт смотрел на Оченаша. — И мне, Фери?

— Временно, — ухмыльнулся тот. — Не дрейфь, ты у нас образцовый, будешь еще эдаким толстым да белым погонялой… Хочешь деньжат взаймы?

Балинт не ответил.

— Кровать для тебя у нас есть, — продолжал Фери. — А что до еды, так, покуда у меня кусок есть, и на тебя хватит.

Балинт смотрел на него в упор. — Значит, и мне — пшел вон?

— Временно, — кивнул Оченаш.

Балинт высоко вскинул брови. — Это я к тому, что мне ведь есть куда уйти… хоть сейчас уехать могу.

— Куда?

— На остров, — сказал Балинт.

— На какой такой остров? — спросил Оченаш.

— Есть у одного дружка моего остров.

— Ну-ну! — насмешливо бросил Оченаш. — И где ж он, этот остров, находится?

В корчму вошли еще двое, остановились у стойки; у одного волосы между растопыренными ушами были повязаны сеткой, на втором был высокий, чуть не до потолка, картуз. — Эй, еще пол-литра вина сюда, Лайош! — крикнул Балинт. — И по стакану вина тем господам, если они желают выпить за здоровье Балинта Кёпе. — Вошедшие обернулись на сидевшую в углу компанию; лица у обоих были покрыты угольной пылью, белки глаз молочно светились из-под черных лбов. — Балинт Кёпе это я и есть, — громко представился мальчик, опуская подбородок на неподвижно застывшие кулаки. — Сегодня все, кто сюда заходит, мои гости. А корчмаря, господа угольщики, Лайошем зовите, не то он без места останется.

— Ой ли? — спросил один из вошедших.

— Точно, — сказал Балинт. — Будете за мое здоровье пить?

— Растите большой! — приподнял свой стакан угольщик с сеткой на голове. — Буду расти, сколько захочу, — отозвался Балинт, все так же упираясь подбородком в кулаки. — Лайош, еще по стакану господам угольщикам! За покойного Андраша Кёпе!

— Так что за остров? — спросил вдруг Сабо и ни о того ни с сего стукнул кулаком по столу. — Мы тебя спрашиваем, что это за остров такой? — Балинт перевел на кого глаза. — Одного друга моего остров. — Грузчик снова грохнул кулаком по столу. — Где он?!

— Это такой остров, — заговорил Балинт, глядя Оченашу в глаза, — где мне ни перед кем не нужно первым кланяться. — Где он? — завопил Сабо. Балинт все не сводил глаз с Оченаша. — Один друг мой туда меня зовет… Пусть никто не думает, — вдруг перебил он себя и покачал указательным пальцем, — что у меня друга нет, что некуда мне и податься, если здесь мне говорят: пшел вон! Да я хоть когда уеду на тот остров, верно, Сабо?

— Верно, — сказал угольщик в картузе, не отходя от стойки. — За это тоже выпьем?

— Лайош, еще по стакану вина господам угольщикам! — крикнул Балинт. — За здоровье моего друга! Того друга, о ком я думаю.

Парень в картузе, взяв стакан, двинулся было к их столику. — Оставайтесь там, где вы есть, — отчетливо сказал ему Балинт. — Я сегодня со всеми пью, да ни с кем не чокаюсь. Кому не нравится, вина от меня не получит. — Парень в картузе остановился, захохотал. — Лайош, еще по стакану вина господам угольщикам! — крикнул Балинт. — За здоровье того моего друга, о ком я думаю.

— Так пьете вы или нет? — спросил Балинт. Оба угольщика, повернувшись к нему от стойки, приподняли свои стаканы. — За здоровье! — Кто он, этот друг твой? — спросил Сабо и вновь грохнул по столу громадным красным кулачищем. — Это такой человек, которому можно довериться, не то что некоторым, — проговорил Балинт, полоснув Оченаша острым взглядом холодно блеснувших серых глаз. — Потому что ведь есть такие люди, — продолжал он, опять поднимая указательный палец, — что знакомишься с ними, а сердце подсказывает: с этим не водись, Балинт Кёпе! Да только не слушается человек сердца своего, подружится с таким, а потом втридорога платит за это. Ведь так, Сабо?

— Так, — подтвердил Сабо и опять стукнул кулаком по столу. — И пшел он вон!

— Да, пшел он вон! — ударив обоими кулаками по столу, крикнул Балинт. — Надо всегда слушаться сердца своего. Ведь подходят к тебе иной раз, сами подходят и спрашивают: ты мне веришь? Сердце-то подсказывает тебе: нет, а губы выговаривают: да. И ведь чаще живешь так, как губы говорят, а не так, как сердце просит, верно, Сабо?

— Верно! — рявкнул Сабо, колотя по столу кулаками. — И пшел он вон!

— Пшел он вон! — воскликнул и Балинт, глядя Оченашу в глаза. — На свете и такие люди есть, что берут тебя за руку и ведут, а как беда нагрянет, тут же руку-то и отпустят. Так, Сабо?