Через полчаса вдоль тротуара проехал еще один распорядитель на велосипеде. Главный полицмейстер как будто дал разрешение, четверть часа спустя проспект Терезии будет открыт. Полиция испросила эту отсрочку только затем, чтобы пропустить на проспект Андраши уже двинувшихся через площадь чепельцев, надо подождать, пока освободятся тротуары. — Эй, товарищ, а много там чепельцев? — окликнул велосипедиста Йожи.

— Точно-то кто ж его знает, — отозвался тот. — У них было три сборных пункта — на Церковной площади, перед Рабочим клубом и у вторых ворот ВМ[73]… Но их там видимо-невидимо, вся новая дорога вдоль Дуная черным-черна от чепельцев. А у Бойни к ним еще эржебетцы присоединились.

Маневровый паровозик трудился по-прежнему, лишь клочки дыма, взвивавшиеся голубиной стаей, выстраивались на небе в обратном направлении, ненадолго замирали, просвеченные солнцем, и бесследно исчезали. Когда паровичок опять скрылся под виадуком, на несколько мгновений придержавшим под собой сизые дымки, по нервам напряженно ожидавшей толпы пробежала из конца в конец новая весть: перед казармами Франца-Иосифа будто бы произошла стычка между полицией и рабочими из Кишпешта. Полиция преградила людям путь, пустила в ход сабли, раненых увезла «скорая помощь», среди раненых была и женщина.

— Вранье это все! — возразил один рабочий.

— Почему вранье?

— Такие слухи распускают нарочно, чтобы нас на испуг взять…

— Кого они испугают? — спросил негромко густой бас.

— Найдутся и такие.

— Да вы почем знаете, товарищ, что вранье? Были там, что ли?

— Как же я мог быть там?

— Или не верите, чтобы фараоны на безоружных людей, на женщин оружие подняли?

— Этому-то я верю, — отозвался первый рабочий. — Но вполне возможно, что полиция сама распускает слухи, надеется распугать нас.

— Не выйдет, черт бы их всех побрал!

Однако на проспект Терезии полиция не пустила; приказано было повернуть назад, через виадук на улицу Подманицкого, а там уже пусть, кто как может, по переулкам выбирается на проспект Андраши. «Поворачивайте!.. Назад поворачивайте!» — неслось вдоль проспекта Ваци. Люди не понимали, чего от них хотят, многие думали, что полиция получила приказ разогнать демонстрацию и нужно возвращаться по домам, другие выбежали на мостовую и бросились к Берлинской площади, надеясь как-нибудь проскочить через заслон. Улица моментально заполнилась бегущими в разных направлениях, что-то выкрикивающими людьми, проклятия, ругань, перепалки, подогретые накопившимся раздражением, разрастались, как шампиньоны в теплице. Внезапно с новой силой раздались крики: «Работы! Хлеба!», и группа людей, дружно скандируя, двинулась к мосту Фердинанда. — Айда за ними! — крикнул Оченаш.

— А кто это? — спросил Балинт.

— Друзья природы.

— Это еще что такое?

— Рабочее туристическое общество, — объяснил Оченаш.

— Как же! — насмешливо протянул кто-то у них за спиной. — Рабочее туристическое общество!.. Сказал бы лучше — общество предателей рабочего люда!

Оченаш обернулся. — Как прикажете вас понимать? — спросил он чрезвычайно вежливо.

— Знаете вы не хуже меня, как это понимать, — ответил худой рабочий с ярко-красным галстуком на длинной шее, под сильно выпирающим кадыком. — Все ихнее общество кишмя кишит большаками проклятыми.

— Большаки?.. Это кто же такие? — так же вежливо осведомился Оченаш.

— А то вы не знаете!

— Не знаю, — сказал Оченаш.

Его собеседник сплюнул через перила моста; внизу шел груженный углем длинный товарняк. — Ну, ежели не знаете, так я вам объясню. Хотя думаю, что вы очень даже хорошо это знаете, но все ж таки объясню. Большаки — смертельные враги рабочего класса. Спросите почему, уважаемые товарищи? А потому, что работают по иностранной указке и вообще снюхались с полицией. У прогресса нет врага опаснее, чем они, негодяи подлые… Они и в политике и в экономике, куда ни посмотри, в одну дуду дудят с врагами рабочих.

— Непонятно что-то, — сказал громко Оченаш. — Почему же тогда полиция преследует их, почему в тюрьмы бросает?

— Вот-вот, уважаемые товарищи, это как раз и сбивает с толку многих честных рабочих. Ведь они, сволочи, именно на это и ставку-то делают, товарищи, ведь если б полиция не преследовала их, кого же из нас сумели бы они облапошить?

— Все равно непонятно, — сказал Оченаш, ладонями медленно проводя по голому черепу. — Выходит, они только затем дают себя полиции хватать, затем идут на виселицы, чтобы нас с толку сбить?

На середине моста случился затор, и шествие на несколько минут приостановилось, люди столпились вокруг спорщиков. Глубоко внизу под бетонную дугу виадука, скрежеща, вбирался пассажирский поезд; наращивая скорость, он шел от вокзала. Человек в красном галстуке на тощей шее опять сплюнул через перила вниз. — Мне все-таки непонятно, — продолжал Оченаш. — Ведь если они с реакцией снюхались, тогда полиция да суд не могут же не знать об этом — не стали бы они истреблять своих самых верных товарищей по оружию, как вы только что назвали их, товарищ!