— Что мне делать? — спросила я, подхватывая свою сумку с сухой земли.

— Я не знаю, — покачал он головой, — эти люди очень опасные. Но я попробую связаться со своим дядей. Возможно, что вместе мы что-то придумаем.

Я молча прошла мимо парня и двинулась в сторону школы. Сегодня я не успею поработать в библиотеке, а значит, пора идти домой. Мое тело двигалось на автомате, мало осознавая все происходящее. Но одна мысль упорно стучалась в моем сознании: кто этот человек, который с рождения называет себя моим отцом?

На следующий день я вошла в лабораторию и быстро двинулась в сторону приборов. Еще было слишком рано, чтобы работники заполнили помещение, но я все равно старалась двигаться быстро. Охранник на входе не выразил удивления, заметив меня на темной площадке. Я часто приходила в лабораторию, чтобы отвлечь свои мысли после особо тяжелых ночей. Быстро вытащив из кармана колбу, я натянула перчатки на руки, открутила крышку и вытащила зубочистку, которую отец кинул на стол сегодня утром. Аккуратно поместив ее в нужный отсек, я провела ватной палочкой по внутренней стороне своей щеки и сунула ее во второй отсек. Герметично закрутив крышки, я поместила лоток в устройство и нажала несколько кнопок, запустив расшифровку результатов. Прибор гудел и крутился, пока я нервно постукивала ногой по полу в ожидании результатов. Я нервничала, не уверенная, какой результат ожидаю получить. Мне надо было провести анализ, а затем удалить все данные из автоматической системы. Мой отец имеет доступ ко всем данным, которые загружаются в систему. Наконец, прибор издал характерный звук и контейнеры выехали из прибора. Я быстро вытащила зубочистку, затем так же быстро открутила крышечку и извлекла ватную палочку, после чего сунула их в свой карман. Нажав на кнопку расшифровки результатов, я поставила факс на печать. Бумага медленно стала выезжать из аппарата. Мое дыхание стало прерывистым, а нога отбивала нервный ритм на гладком глянцевом полу, пока я то и дело оглядывалась на стеклянную дверь. Схватив отпечатанный лист, я быстро ввела данные для истории и очистила систему запуска, затем в ручном режиме удалила расшифровку из базы данных и, свернув лист, вышла из лаборатории. Мне надо было тихое место, чтобы внимательно изучить данные. Ученики медленно набивались в школу, грохот шкафчиков заполнил пространство. Я пересекла холл и вошла в полутемную раздевалку. В это время тут никогда никого не бывает. Усевшись на скамью, я развернула лист и стала вчитываться в результаты. Пару минут спустя, я откинула голову на стену и зажмурила глаза, готовая расплакаться от переполнявших меня эмоций. Если верить результатам, а я склонна им верить, эти приборы всегда точны, нас с отцом не связывает ничего. Факт родства составляет менее одного проклятого процента. Как такое возможно?

Я шумно дышала и пыталась переварить информацию, которую я только что узнала. Через пару месяцев мне будет шестнадцать, и я перейду в старшую школу. Кто этот человек, с которым я живу под одной крышей почти шестнадцать лет? Где моя мама? Кто мой настоящий отец? Вопросы ворохом проносились в моей голове, не находя никаких ответов. Мне следует спросить своего отца, я знала это, ведь только он сможет мне дать такие нужные ответы, но я безумно боялась его.

Уже вечером, я сидела в своей спальне и наблюдала за полоской света, которая слабо пробивалась из-под двери. Мне всегда было трудно засыпать, а если и удавалось, но мои сны были наполнены кошмарами, от которых у меня начинала болеть голова, а тело сводило судорогой. Поэтому я старалась отвлекать свой мозг дополнительной нагрузкой, давая ему большую долю информации, чем мне задавали на дом, в надежде, что он перестанет проецировать мои кошмары в мое же подсознание. Иногда это срабатывало, но чаще всего-нет. Бессонница стала моей постоянной и единственной спутницей. Я долгое время блокировала свои мысли по поводу всего увиденного, но сейчас начинаю впускать эти образы в свое сознание. От этого меня тошнило, но я твердо решила больше не играть в прятки и посмотреть в лицо своим страхам. Образы меня начали проноситься перед глазами. Я как будто парила сверху, наблюдая за происходящим. Примечательно, что братья никогда не показывали своих лиц, но я могла отличить их на подсознательном уровне. Казалось, что такие простые вещи, по типу запаха, интонации, движению, могут врезаться в память и вызывать различные ассоциации. Во всех моих снах четверо братьев были с телами мифических чудищ, но головы их были покрыты капюшонами. Исключение составляло только чудовище, которое представляло моего отца. Его голова крепко сидела на скрюченном теле и смотрела на меня пустыми черными глазницами. Новая волна тошноты накрыла меня, вынуждая быстро склониться над унитазом в сухих рвотных позывах. Я всегда мало ела, а сейчас перестала есть вовсе, потому что мое тело отвергало любую пищу. Я была слишком худой, с нездоровой бледностью, несмотря на хорошо загорелую смуглую кожу. Мои белокурые волосы потускнели и повисли безжизненными прядями. Я всегда мечтала отрезать их и сменить цвет. Воспоминания того, как братья дергали меня за волосы, приносило только раздражение и тошноту. Я знала, что отец никогда не позволит мне отрезать волосы. И мне хотелось сделать что-то ему на зло. Мне хотелось взять ножницы и срезать всю длину прямо у него на глазах, чтобы он видел, как его любимые пряди падают к ногам. Он больше не сможет душить меня моими же волосами, заставляя бороться за каждую крупицу кислорода. Да, мне однозначно хотелось заставить его страдать. И чем больше я начинала об этом думать, тем эти мысли становились навязчивее, иногда пугая меня до чертиков.

Я вытерла рот ладонью и встала на ноги, чтобы сполоснуть рот. Вернувшись в спальню, я залезла под простыню и тяжело откинулась на спинку кровати. Книги в моих руках вызывали раздражение, поэтому я отшвырнула их в сторону и потерла лицо ладонью. Мне хотелось снова почувствовать ту легкость, которая была в моем теле после выпитого алкоголя. Должно ли это пугать меня? Наверное, должно, но почему-то, не пугало. Я снова откинула простыню в сторону и подошла к двери, напряженно прислушиваясь к любым звукам, которые издавал наш большой дом. Пипа уже ушла к себе в маленькую комнату, которая располагалась в крыле для персонала, кухарка и горничная больше не жили в нашем доме, предпочитая приходить утром. Отец ушел на работу и до сих пор не вернулся. Я приоткрыла дверь спальни и шагнула босыми ногами на пушистый ковер, который стелился до самой лестницы. Спустившись на первый этаж, я прошла в кухню и открыла навесной шкаф. Банки с крупой, сахаром и еще чем-то были кучно наставлены на деревянной полке. Осторожно прикрыв дверцу, я выдвинула ящик и проверила его содержимое. Через десять минут я с твердой уверенностью могла заявить, что алкоголя на нашей кухне нет. Я прислонилась к кухонной стойке и провела языком по пересохшим губам. Мой организм явно обезвожен, поэтому я налила большой стакан воды и залпом его выпила. Я практически могла чувствовать, как жидкость стекает по моим внутренностям, давая такую необходимую влагу. Прихватив несколько бутылок воды, я поднялась обратно на второй этаж, но неожиданно замерла. В кабинете отца однозначно должен быть алкоголь. Я несколько раз видела, как он отпивал его из тяжелого стакана, и за многочисленными ужинами он любезно предлагал алкоголь своим гостям. Медленно продвигаясь в сторону кабинета, я покрепче перехватила бутылки с водой и осторожно приоткрыла дверь. В кабинете было темно и пусто. Стараясь не шуметь, я прикрыла за собой дверь и двинулась в сторону стола. Один только вид этого кабинета заставлял меня снова почувствовать тошноту. Я сглотнула желчь, которая начинала подниматься по моему горлу и поставила воду на стол, направляясь к навесному шкафу. Распахнув створки, я увидела несколько рядов стеклянных бутылок, некоторые из них были пусты наполовину, а некоторые едва начатые. Не решаясь взять сразу целую бутылку из опасений, что это станет слишком заметным, я подхватила бутылку с водой и, открутив крышку, вылила ее в цветочный горшок. Вытащив большую стеклянную бутылку с янтарной жидкостью, я поднесла горлышко к носу и втянула воздух, после чего быстро отставила ее обратно. Казалось, что этот запах уже въелся в мои кости, потому что регулярно исходил от моего отца или братства. Притянув другую, слегка изогнутую, бутылку, я сняла крышку и тоже поднесла ее к носу. Этот запах был более приятным и не вызывал непрошенных ассоциаций. Я слегка отлила в пустую бутылку из-под воды и закрутила крышку, вернув алкоголь обратно на полку. Закрыв створки, я захватила свою воду и вышла из кабинета. В доме было темно и тихо. Проскользнув в свою спальню, я поставила бутылку с водой на тумбочку, а вторую — спрятала в углубление около изголовья кровати. Меня мучили угрызения совести, угрожая похоронить мое тело под тяжестью вины за содеянное. Но в тоже время мне хотелось выпить алкоголь, чтобы стряхнуть тяжесть со своих плеч, однако едва я протянула руку, чтобы достать бутылку обратно со своего маленького тайника, как на лестнице послышались шаги. Я немедленно погасила свет и затаила дыхание, притворившись спящей. Мне стоит выйти и вывести отца на разговор, однако страх мерзкими щупальцами уже распространялся по моему скрюченному под простыней телу. В глубине моего сознания крепко укоренилась мысль о том, что отцу не стоит перечить, его не стоит злить, ему не следует задавать вопросы, а беспрекословно исполнять приказы, какие бы они не были. Я хотела закричать громко-громко, мой рот буквально раскрывался в немом крике, однако ни единого звука не выходило наружу, в то время, как внутри моей головы полыхал настоящий костер эмоций, приправленный ужасом, болью и животным страхом. В это время шаги остановились прямо около моей двери, заставляя меня зажмуриться и крепко стиснуть кулаки.

— Нора, — голос отца проник сквозь простыню, что укрывала меня с головой. Я стянула ткань со своего бледного лица и посмотрела на человека, которого почти шестнадцать лет называла своим отцом. Он возвышался в дверном проходе, небрежно прислонившись к косяку, — тебе стоит пройти ко мне.

Он скрылся из вида, направляясь к своей спальне, в то время, как я встала на дрожащие ноги и направилась медленными движениями к выходу. Отец уже стянул галстук со своей шеи и сейчас небрежно расстегивал металлическую пряжку своего ремня.

— Подойди, — скомандовал он. Я встала в центре комнаты, утопив пальцы в пушистом ковре. Тошнота подступила к горлу, но я подавила спазмы, сделав несколько судорожных глотков. Отец приблизился ко мне со спины и положил свои руки на мои плечи, слегка сжав их. Я зажмурила глаза и часто дышала через нос, вдыхая его алкогольный запах.

— Ты стала совсем большой, Нора, — его горячее дыхание обдувало мое ухо, вызывая отвращение. Руки отца прошлись по моим плечам, опускаясь ниже, стягивая мою ночную рубашку, которая лужей растеклась под моими дрожащими ногами. Мелкая дрожь переросла в крупные спазмы, что буквально сотрясали мое хрупкое тело. Я подавила всхлип и затрясла головой, прошептав едва слышно:

— Это неправильно.

Руки отца замерли на моей груди, затем он развернул меня к себе лицом и зло уставился в мои полные слез глаза.

— Повтори, — суровый тон резал мне уши, но я упорно повторила:

— Это неправильно, все это неправильно. Так не должно быть.

— Что я говорил тебе про неповиновение, Нора? Ты знаешь заповеди, которые несут откровение в моих устах. Ты смеешь идти против бога, против заповедей, против всего, чему я обучал тебя с детства?

Я молча стояла рядом, опустив голову, потому что мое тело буквально парализовало от страха.

— Ты неблагодарная грешница, которая никогда не сможет искупить свои грехи, находясь в отрицании своего призвания. Я возлагал на тебя большие надежды, Нора, но ты в очередной раз предпочла меня разочаровать. Что ж, ты сделала свой выбор.

Отец отошел от меня и приблизился к большому шкафу, который был слегка спрятан за широким выступом.

— Нет, — вырвалось из меня, однако я тут же сжала зубы.

— В тебе говорят бесы, — произнес отец и стал доставать кандалы, толстый кляп, хлысты и еще что-то, что я не смогла разглядеть. Отец бросил все это на кровать и быстрым шагом подошел ко мне, схватив за руку. Я стала вырывать руку, в тщетной попытке избежать наказания. По моему лицу градом катились слезы, капая с подбородка на обнаженную грудь. Отец кинул меня на кровать, перевернув лицом вниз и оседлал мою спину, крепко удерживая в кольце своих ног. Мой плач все нарастал, превращаясь в тяжелые всхлипы, но отец все так же молча прикрепил кандалы к изголовью и зацепил мои руки, после чего спустился вниз и так же закрепил ноги, разведя их широко в стороны. Я задергалась сильнее, гремя металлическими кандалами. Мое тело дергалось на кровати в беспомощной попытке освободиться.