– Мышка-мышка, моя мышка!
– елей и патока сочились сквозь мембрану.

Вот черт, опять этот Соболин воркует со своей следачкой. Если Нюська в ближайшее время не сменит турецкую кофточку на что-нибудь поприличнее плохи ее дела.

Я вновь обратилась к воспоминаниям о беседах "по душам", которые вела с Асланом.

– Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве - другое дело, - он лежал рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни "шестисотые", особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, - он вдруг рассмеялся.

Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.

– Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю - в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: "Меняю на ВАЗ-2109 или на три тысячи долларов". Истинная правда, Аллахом клянусь, заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.

– Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.

Аслан оказался пацифистом.

– Я не хочу воевать и не буду, - заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта.
– А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.

– А на что тратят эти семьи твою помощь, ты знаешь? Может быть, на вооружение боевиков?
– Сам Спозаранник мог бы позавидовать моей атакующей способности.

– На что они потратят эти деньги - на хлеб детям или на оружие, - меня не касается, - ответил Аслан, сосредоточенно вытряхивая из густой шерстяной поросли, покрывающей его грудь, застрявшие песчинки.
– Я несу ответственность за поведение и процветание родственников нашего тейпа. Наш тейп был в оппозиции правительству Дудаева - он вынужден был посылать своих сыновей за пределы Чечни, - сказал он и насупился.

– Бедняжка, - вздохнула я, скрывая за темными стеклами обидную для всякого горца иронию.

"Прямо-таки чеченский диссидент" - это я сказала уже про себя, как оказалось, очень предусмотрительно, потому что дальше речь пошла о чеченской воинственности и обычае кровной мести, соблюдать который предписывает Адат. Но прежде чем погрузиться в спор относительно безобидности пребывания чеченцев в городе Петербурге, мы, помнится, погрузились в ласковые волны Средиземного моря.

И хотя это к делу не относится, забывать подробности этого погружения мне не хочется.

За время отпуска на побережье Анталии к моей убежденности в том, что чечены - хорошие воины, добавилась еще и уверенность в том, что они хорошие любовники. Хотя вполне возможно, 'что мне просто повезло - попался исключительный экземпляр.

В Турции я с легкостью избавилась от колючей проволоки условностей, которой положено оплетать себя перед подобными поездками в полном одиночестве. Пугающе быстро я лишилась и всех признаков здравомыслия. В свое время я сознательно его в себе культивировала, а потом оказалось, что оно прижилось, окрепло и подмяло меня под себя. Но желания чеченца меня до такой степени опьяняли, что я с трудом себя узнавала. Мне кажется, я даже не вспоминала о своем семилетнем сыне Сереже - маленьком Зайчике, Солнышке и единственной безусловной Радости жизни.

***

К шести часам вечера отдел Спозаранника, как и обещал, подготовил досье на Алавердыева Аслана Амирановича, по кличке "Койот", 1960 года рождения, чеченца, генерального директора акционерного общества "Султан", объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении тяжких преступлений.

Пробежав глазами биографию Аслана, я, не скрою, испытала некоторое облегчение оттого, что судьба связала меня не с простым уголовником, а с личностью незаурядной и даже романтической.

Выходец из известной чеченской семьи, выпускник престижной школы, лауреат детских и юношеских музыкальных конкурсов, обладатель черного пояса по каратэ...

Следующий абзац перечислял криминальные заслуги моего возлюбленного. Один из основоположников чеченской организованной преступной группы, заслуженный работник торговли наркотиками, ветеран-вымогатель, дважды герой принудительного труда в колониях особого режима...

Въедливый Спозаранник постарался на славу и проявил такую осведомленность о прегрешениях моего возлюбленного, как будто лично его исповедывал.

– Что-то вы, Марина Борисовна, сегодня заработались, домой не торопитесь?
– в дверях моего кабинета, прислонившись к косяку, стоял Обнорский.
– Занимательное чтиво?

Я отбросила от себя листы досье, как будто это был крамольный Солженицын, за чтением которого меня много лет назад застал стукач из "девятки".

– Что-то я не припомню, Андрей Викторович, чтобы вас когда-либо удивлял трудовой энтузиазм ваших подчиненных. Обычно вы воспринимаете его как должное, - от смущения и неожиданности я начала дерзить.