Кончилась еще одна ноябрьская неделя, зима все сильнее напоминала о себе. Зима в сочетании с тягостными какими-то предчувствиями, тревожными ожиданиями изрядно давила на психику. Так, как давят на нее серое ноябрьское небо и быстрые ноябрьские сумерки. Была пятница, неделя кончилась, мои отношения с Глебом так и оставались натянутыми. Вернее, не мои отношения с Глебом, а его отношение ко мне.

Наконец я не выдержал, поймал Спозаранника за рукав и усадил на диван в своем кабинете.

– Ну ты чего?
– задал я идиотский вопрос. Господи, услышали бы мои читатели, как классно я сформулировал... Но они, разумеется, не слышали. И слава Богу.

А Глебушка оказался умнее меня - он просто промолчал. Он индифферентно смотрел в окно и молчал.

– Нет, Глеб, ну ты чего куксишься-то?
– продолжал я.
– Ты из-за материала по Мамкину? Ты же ничего не знаешь...

– А чего я должен знать?
– угрюмо говорит Спозаранник.

– Вот, кстати, ты послушай, - я протягиваю кассету.

Глеб смотрит на портативную кассету с недоумением.

– А чего я должен слушать? И так уже все ясно. Только раньше ты, Андрюха, другой был.

– Это какой же я раньше был?

– Раньше ты себя не давал запугать. А теперь достаточно стало какому-то Мамкину обратиться к браткам, ты уже и скис... Извини, Андрюха, но работать я с тобой, видимо, не смогу.

– Ясно, - говорю я.
– Ясно, Глеб Егорыч. Но ты все-таки кассетку послушай. А потом зайди - поговорим. Там всей записи минут на пятнадцать.

Глеб пожимает плечами и уходит с кассетой в руке. А мне становится немного грустно... И чтобы совсем не раскиснуть, я сажусь работать, прикидываю планы на следующую неделю.

Хотя отлично знаю, как легко рассыпаются эти планы. Наша чумовая жизнь вносит свои коррективы постоянно.

Мы не успеваем за событиями, бежим за ними, пытаемся догнать... и, как правило, не можем. Расследовательская работа журналиста в пятимиллионном мегаполисе состоит из одного затяжного цейтнота. Мы бежим за событием, как гонится свора борзых за механическим зайцем. А заяц неизбежно оказывается быстрее. Он железный.

Работа расследователя состоит из массы разочарований, потерь, ошибок. И даже когда ты победил, когда ты сложил полноценную мозаику из разрозненных фрагментов, у тебя, как правило, нет никакого чувства победы.

Ты просто разоблачил очередного ворюгу, бандита, взяточника, предателя... Кому это надо?
– спрашиваешь ты себя.

– Андрюха, - кричит с порога Спозаранник.
– Андрюха, класс!

...Ну вот! Хоть кто-то похвалил. А ты говоришь - кому это надо? Значит, надо. Все-таки надо.

– Просто класс, - говорит Глеб.
– Как ты это записал?

– Обыкновенно, Глеб Егорыч. Попросил Ваську Васнецова еще раз сходить к господину Мамкину. И конкретно оговорить задачу: как бить Обнорского? До какой степени? Ломать ли руки? Ноги? Зубы? И вслух внятно подтвердить, что за избиение журналиста он оформит потребную Ваське лицензию.

– Да... влип Папкин.

(Что же это всех так тянет переделывать аристократическую фамилию моего лучшего друга? Беда прямо какая-то, ребята.)

– Ну влип-то он еще раньше, когда взятки брать начал. А теперь мы просто констатируем факт. А факты таковы: в понедельник я иду к Папкину... тьфу, черт! И я туда же... иду к Мамкину, и вместе мы слушаем кассету. И всем становится хорошо: Васька получает свою лицензию, а мы - хорошего информатора.

– И только Папкин не получает ничего.

– Э-э нет, Глебушка. Во-первых, Папкин... тьфу, Мамкин получает бесплатный урок на всю жизнь. И, во-вторых, мы гуманно не печатаем второй материал. Не будем же добивать бедного маленького Панкина?

– Мамкина, - поправляет меня Глеб. И тут же великодушно добавляет: Конечно, не будем. Хотя и хочется.

Мы с Глебом закуриваем и смотрим друг на друга. А за окном уже совсем темно. И кружатся снежинки. И два маленьких суворовца тараканят по плацу огромную фанерную лопату. Еще одна чумовая неделя позади.

– А Васька-то мне, пожалуй, и ребра может посчитать, - говорю я задумчиво.

– Это за что?- интересуется Глеб.

– Ты вчерашнюю итальянку помнишь?

– Ха... такую забудешь.