Все объясняется очень просто. Я что-то порвал и сжег. Правильно? И это была не объяснительная, а другая бумага! Та, которую мы не могли найти!

– Командировочное удостоверение!- догадался я.

Скоро самолет начал снижаться, и мы сели на родную землю.

Мы опять не разбились.

ДЕЛО О БРОНЗОВОМ ВСАДНИКЕ

Рассказывает Алексей Скрипка

"Скрипка Алексей Львович, 31 год, заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части. Убежден, что обладает врожденными талантами не только в области коммерции, но и в сфере расследовательской журналистики.

Требователен к соблюдению сотрудниками Агентства правил внутреннего распорядка. Семейное положение - холост. Коммуникабелен. Насколько достоверны рассказываемые им истории - не выяснялось.

Внеслужебные отношения с сотрудницей Агентства Горностаевой В. И. довольно запутанные..."

Из служебной характеристики

Помню, как в свете уличного фонаря светилось голое плечо судебного пристава Аникеевой. Ничего плечо - с родинкой и трогательными складочками, намятыми подушкой. Я отвел взгляд и почувствовал нежность. Я ее всегда чувствую, когда вижу свою стену над кроватью.

Одни грамоты чего стоят - тут и "За активную общественную работу...", и "Победителю социалистического соревнования", и "За первое место в "Зарнице"", и самая драгоценная: "За второе место среди юношей в Мемориале по настольному теннису им. М.Ю.Лермонтова, г. Пятигорск".

Не меньшую нежность вызывают фотографии. Бодрый пионер Скрипка с огромными пачками макулатуры; веселый стройотрядовец Скрипка с лопатой в руках; мужественный ефрейтор Скрипка в почетном карауле у знамени части; задумчивый бородатый Скрипка за письменным столом; и, наконец, солидный Скрипка в костюме, запечатленный в гневном жесте - он указывает курящим в коридоре журналистам на плакат, гласящий: "Здесь не курят! Совсем!!!".

Переполненный нежностью, я решил наконец заснуть. Но не тут-то было. Потому что когда Скрипка переполняется нежностью - можно не сомневаться, что найдется какой-нибудь мизантроп, исполненный готовности проделать в нем дырку, слить всю его нежность, как отработанный антифриз и немедленно наполнить его, бедного завхоза "Золотой пули", каким-нибудь дерьмом.

– Ну...- сказал я с отвращением, когда дотянулся до телефона.

В трубке неразборчиво стрекотало. И я ее бросил. Потому что надо было идти в Агентство. И самое главное в этом стрекоте я разобрал: "Алексей Львович, у нас ЧП!" - вот что мне прокулдыкали,- и это в девять утра самого что ни на есть всамделишного воскресенья! О боги, боги!

– Товарищ юрист первого класса! Подъем!- грубо сказал я юному судебному приставу Аникеевой.

– А совесть?- спросила она томно.

– За совестью обратитесь в кассу Управления юстиции!- Я сорвал с нее простыню и, немного полюбовавшись открывшимся видом, запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.

***

ЧП было таким: Каширин отловил опасного телефонного террориста лет десяти и приволок его в Агентство. У террориста были особые приметы килограмма два веснушек, щедро разбросанных по физиономии, здоровенный фингал и полные карманы карбида. Не выдержав перекрестного допроса, злоумышленник, рыдая, вымолил у Каширина ключ от туалета. Будучи отконвоирован туда, малолетний преступник вывалил все содержимое своих карманов в любимый унитаз Спозаранника. Унитаз, даром что был нежно-сиреневого цвета, превратился в вулкан, и через пару минут по Агентству распространилась такая вонь и дымовуха, что малец, воспользовавшись суматохой, смылся. А Каширин, подлая душа, бросился звонить мне.

Когда я пришел, то первым делом надел противогаз. А вторым - сел писать приказ "О мерах по усилению химзащиты в подразделениях Агентства журналистских расследований". Когда я формулировал второй абзац, споткнувшись на фразе: "Запрещается хранение противогазов в местах, не предназначенных для хранения противогазов", появилась Горностаева.

Натянув на рот воротник свитера, она сказала мне несколько обидных слов. Это я понял по выражению ее лица, потому что самих слов в противогазе было не слышно.

– Я сделал все что мог,- кротко сказал я, посверкивая стеклами противогаза.

Горностаева снова сказала что-то резкое, и я решил прервать дискуссию.

– Слушай, Горностаева,- как можно миролюбивее (насколько позволял противогаз) сказал я.- Окна я открыл, сантехника вызвал. В свой, между прочим, выходной день...

Горностаева судорожно дернула воротник, как будто хотела задушить саму себя, и я поспешно добавил:

– А ночью я работал с источником, потому и не звонил.

Глаза ее увлажнились, но я отнес это на счет карбида и углубился в приказ.

Как вышла Горностаева, я не заметил, зато не заметить, как вошла Ксюша, было невозможно. Она напоминала мне живую форель, вытащенную недавно продавцом одного магазинчика в Сосново из аквариума. Он, помнится, кинул ее в пакет, завязал его и пару раз треснул им по прилавку. "А то хрен взвесишь!" - радостно сообщил он мне, твердо решившему не есть эту несчастную рыбу после такого зверства. Так вот, Ксюша напомнила мне эту самую треснутую о прилавок форель, чем вызвала мою неподдельную жалость.