– Если не один - мы не откроем,- храбро ответил Сорокин.- Милицию вызовем, если что...

Мне захотелось сменить тему:

– А как вы узнали, что дочка принимает наркотики?

Глаза летчика стали жесткими, желваки заходили под кожей как живые.

– Э-э, сынок, я на войне на них насмотрелся. Речь, зрачки... Да она и не отпиралась. Сразу плакать стала: папа, они меня убьют... Я говорю сколько? Она: пять тысяч должна... Я сразу про Обнорского подумал. Решил, что не откажет братану... А его нет. И тут ты - такая удача...

И я, как человек, ненавидящий штампы, увидел: на полном серьезе по его небритой щеке сползла "скупая мужская слеза", которую он смущенно вытер кулаком. Я был готов расчувствоваться, но вовремя вспомнил о Спозараннике и только мужественно кивнул.

Собственно, история, рассказанная Сорокиным, ничего необычного из себя не представляла. Его шестнадцатилетняя дочь Лиза была законченной наркоманкой и тянула из дома все, что попадалось под руку. Крутой папин характер и неудачное самоубийство матери, как ни странно, повлияли на ее поведение, и она перестала красть деньги и шмотки из дома. Зато с удвоенной энергией принялась тырить их у чужих людей. Когда Сорокин вернулся из Боснии, на Лизе висели два уголовных дела и пять тысяч долларов долга. С ментами он договорился - девочке разрешили закончить школу, но с долгами помочь отказались. И полковник принял самое идиотское из возможных решений разобраться с наркодилером самостоятельно. Вернее, с помощью еще одного идиота, то есть меня.

Мне даже не верилось, что это я бросился звонить Обнорскому на мобильный и, узнав, что он отключен, позвонил знакомому кидале по кличке Будда с просьбой изготовить "куклу", после чего был нецензурно послан подальше. Мне еще больше не верилось, что затем я собственными руками отомкнул сейф и достал оттуда все имеющиеся деньги Агентства, стараясь не смотреть в благодарно слезящиеся глаза Героя России Сорокина.

Сентиментальность, которая всегда так некстати выбивает меня из седла и заставляет совершать абсолютно кретинические поступки, никогда не упускала возможности сыграть со мной "в дурачка". Обнорский говорит, что мне просто лень подумать и принять верное решение, но я-то знаю, что тут дело не в лени, а в элементарном недостатке времени. Этого, кстати, не понимает и Горностаева, считающая меня банальным самцом, не способным удержаться от первобытных инстинктов при виде любой юбки. Где ей понять, что виной всему сострадание...

Пока я размышлял, мы уже ехали вдоль большого старого дома, на который полковник показал дрожащим пальцем.

– Здесь?- спросил я.

– Ага, во двор...

Я завернул во двор и припарковался под чьим-то окном. В нем торчали два ужасно коварных на вид существа - облезлый кот и такая же облезлая бабуся.

Подмигнув им для храбрости, я пошел вслед за Сорокиным, который бодрым шагом погружался в зловонную тьму подъезда.

***

Мы поднимались по захламленной лестнице. Многие двери были открыты настежь, за ними просматривались облезлые коридоры. Остановившись на площадке второго этажа, Сорокин достал ключи.

– Решил дома ничего не затевать - приятель ключи от коммуналки дал. Дом почти расселен, квартиры три жилых осталось. Здесь тоже никого, приятель последний не съехал.

Он открыл дверь, и мы пошли по длинному коридору, который мало чем отличался от всех предыдущих. Играло радио, и, невольно прислушавшись, я узнал, что где-то дует "ветер северный, умеренный до сильного, фью-фью...". Полковник отомкнул одну из дверей, и мы зашли в комнату.

Обстановка в ней была настолько понятной, что я автоматически подумал: все готово к переезду, вот счастливцы!

Вся мебель была аккуратно сдвинута и зачехлена. Книги, связанные в стопочки, возвышались у стены. Вместо люстры с потолка свисала неопрятная лампочка.

Сидеть, да и стоять, было, в общем-то, негде.

Сорокин был на взводе и нервно заходил по узкой дорожке между секретером и стопкой словарей.

– Минут через десять подъедут... Значит, с дочкой так договорились - мы в коридоре прячемся, она его в квартиру ведет, достает деньги из секретера, отдает ему и выходит. Пока он их считает, влетаю я, ты страхуешь. Бабки забираем, чистим рыло, сматываемся. Доча не при делах - вроде как налет... Ну как?..

– Не очень...- мне это все ужасно не нравилось.- А если и его кто-то страхует?..

Во дворе что-то бибикнуло, и полковник заметался:

– Машина во двор въехала! Леш, я понимаю... Андрюха бы не сомневался...- Он опять чуть не плакал.- Времени нет.

Договорились уже. Дочка-то!.. Давай деньги в секретер положим, а?

В отчаянии он сорвал с кителя звезду и стал пихать ее мне.

– Ну возьми звезду в залог, а?

На лице его проступили капли пота размером с райское яблочко. Я посмотрел ему в глаза, и мне показалось, что в них издевательски ухмыляется Спозаранник.

Пока я вглядывался, полковник сунул звезду в мой нагрудный карман и бросился к окну.

– А-а, Лизка идет!- завизжал он шепотом и простер ко мне руки.

Я достал деньги, открыл дверцу секретера и положил их туда.

Сорокин совершил невероятный прыжок через запакованное шмотье и протарабанил скороговоркой:

– Леш, ты человек, ты настоящий парень, я на кухню метнусь - китель спрячу, а то сразу просекут, ты посиди пять секунд, я сейчас...

И он выскочил из комнаты.