– Что "это"? "Самойлов нежно раздвинул мне ноги..." - это ты считаешь эротикой?- Обнорский удивленно посмотрел на меня.- Эротика с собственным мужем?

Запомни - секс, эротика и порнография - это когда мы с тобой, или ты с Повзло, или там с Кашириным, как хочешь. А с собственным мужем - это картины семейного быта. Я хочу интриг на стороне!

– Как? С кем?- я растерялась.

– С кем хочешь. Далее. Чем занимается твоя героиня? Любит собственного мужа, ходит в магазин и путается под ногами остальных сотрудников Агентства. Где расследование?

– Ну, там труп есть...

– А толку? Расследование одним трупом не ограничивается. Героиня должна ходить, думать, разговаривать. А она у тебя какая-то вялая. И этой, интриги, нету.- Обнорский опять нарисовал в воздухе женскую фигуру.- Переделывай. Знаешь что напиши? Ту историю с похищением твоего сына, помнишь?

Я кивнула. Конечно, помню. Такое вряд ли забудешь. Только вспоминать не очень хотелось - а уж тем более делать достоянием публики историю про суку-прокуроршу, с которой спутался мой муж и которая устроила похищение Антошки...

Видя мое смятение, Обнорский бескомпромиссно приказал:

– Пиши, пиши. Чтоб пятнадцатого текст был у меня на столе, и эротики побольше. Все. Иди.

Только вечером я вспомнила, что опять не позаботилась о запросе в ГБР насчет квартиры Ягодкина...

***

– Ты что, забыла? Мы же договаривались...- На пороге стоял Артемкин, протягивая мне бледную розу. Джентльменский; жест смотрелся еще трогательнее оттого, что Артемкин был в ярком спортивном костюме и кроссовках.

О, у меня совершенно вылетело из головы, что я договорилась с ним ехать искать Ягодкина в южное садоводство. Вспомни я об этом раньше, я бы перезвонила ему накануне, отказалась бы. Мне совершенно не хотелось ехать, особенно после того, что рассказал Тараканников. А если Артемкин действительно преступник? Нельзя сказать, что я поверила этому чокнутому трепачу Тараканникову, но получилось, как в том анекдоте: "ложки-то нашлись, но осадок остался". Тем более что на сегодняшний выходной у меня были совершенно другие планы: перестирать все накопившееся за две недели белье, сходить на рынок, испечь беляши к приходу Володи...

– Да нет... что ты... то есть нет,- замялась я, со смущением взглянув на свои домашние тапочки.- Если честно, то действительно забыла.

– Ну так собирайся, я подожду. Я специально пораньше встал.

– Понимаешь, Сергей... Я...- Я не знала что сказать. Не могла же я ему заявить: "Понимаешь, Сергей, я боюсь с тобой ехать, потому что после слов сумасшедшего уголовника мне кажется, что ты убийца"? Других причин отложить поездку я, как назло, не могла придумать...- Я хотела голову помыть.

– Мне всегда нравились аккуратные женщины, но ты, по-моему, слишком самокритична. Поверь мне, в садоводстве среди дачников у тебя будет самая чистая голова,- засмеялся он.

Я вздохнула. Посмотрела на розу. Кивнула.

***

"Он нежно приобнял ее за плечи..." - глядя на закатное солнце, вспоминала я куски своей новеллы. Окружающая природа тосненского садоводства располагала к лирике: кругом звенели птицы, зеленые острова простирались до самого горизонта, легкие дуновения ветерка доносили благоухание цветов. Я стояла на краю обрыва, которым заканчивалось опустевшее к вечеру садоводство, на дне обрыва игриво поблескивал маленький ручеек. Да, у Ягодкина губа не дура, если он выбрал это садоводство в качестве среды обитания.

– Знаешь, Сергей, мне кажется, что Ягодкин здесь. И мы его найдем, живого или мертвого, как велел мне Обнорский,- я услышала, что Артемкин что-то промычал в ответ.- А представляешь, он убит, а пока мы его ищем, квартиру Ягодкина уже переписали на какого-нибудь...- я на секунду задумалась,- ... Цветом кина.

Я улыбнулась и продолжила нелепую версию:

– А алкоголики ни при чем, просто так там живут...

Спиной я почувствовала, как подошел Сергей. "Он нежно приобнял ее за плечи..." Вдруг холодные крепкие пальца сжали мое горло, тут же потемнело в глазах. Я хотела закричать, но крик застрял где-то внутри, наружу вырывались только хрипы. Я попыталась разжать его пальцы, но поняла, что слабею. Я хотела что-то сказать, просить, уговорить, молить о пощаде, отречься от всего, продать душу, воззвать к человеческому... Я бы смогла его уговорить, объяснить, спастись, если бы он дал сказать мне хотя бы слово.

Мысли обволакивались в слова, теснились в голове, но ни звука произнести я была не в силах. И тогда я поняла, это конец.

Было не больно, только страшно. Удивительно, как это не больно умирать.

Умирать?.. Но Антошка... Изнутри меня разрывал отчаянный волчий вой, который холодные пальцы превращали в жалкий хрип. Ноги подогнулись, я начала сползать на землю, цепляясь за нее руками.

Холодные пальцы отрывали меня от земли, а я продолжала хватать руками пучки травы и комья ссохшегося песка. Внезапно земля увернулась из-под рук, и я куда-то полетела. Чужие руки последовали было за мной, но хватка ослабла. Я изо всех сил дернулась. Руки напоследок впились в волосы, но я уже ушла из-под их власти.

Земля обнимала меня и ласкала, когда я катилась вниз по обрыву...

Мокрая от поцелуев ручья, я бежала сквозь березовую рощу, расталкивая и ломая маленькие деревца. Под ногами хлюпало, за каблуки цеплялись кочки. Вне себя от страха, я спиной чувствовала за собой Артемкина, хотя шума погони вроде не было слышно. Ощущение, что Артемкин стоит за спиной, не прошло и тогда, когда я села в машину, резко затормозившую в двух метрах от меня, когда я выскочила на неизвестно откуда взявшуюся грунтовую дорогу. Это ощущение не прошло никогда.