Мелкий дождик, едкий, как кислота, помог мне понять, каким гениальным изобретением является крыша и как полезны услуги кровельщиков. Если же несмотря на немилость неба мне удавалось заснуть, то меня тут же будил бригадир Яни, которому постоянно что-то надо

было от меня. А еще меня непрерывно преследовало одно и то же видение: перед глазами стояла сцена братания Мэри-Энн и ее почтенной матери с новоявленным освободителем. Ах, сударь, только теперь я начал ценить нашего доброго Короля гор! Как я сожалел о том, что обрушивал проклятья на его голову! Как тосковал по его отеческой заботе! С каким нетерпением ждал его возвращения! С какой искренностью поминал его в своих молитвах! «Господи! — страстно взывал я. — Пошли победу рабу твоему

Хаджи-Ставросу! Пусть падут перед ним все солдаты королевства! Помоги ему отобрать всю кассу у этой дьявольской армии! Верни нам бандитов и освободи от жандармов!»

Когда я заканчивал свою молитву, прямо посреди лагеря раздался мощный залп. В дальнейшем такие залпы по многу раз повторялись в дневное и ночное время. Потом оказалось, что это был очередной фокус Периклеса. Чтобы еще больше ввести миссис Саймонс в заблуждение и убедить ее в том, что он продолжает защищать ее от бандитов, капитан приказал время от времени проводить учебные стрельбы.

Эта выдумка едва не вышла ему боком. В понедельник рано утром бандиты возвратились в лагерь, услышали выстрелы и, решив, что на лагерь напали враги, дали ответный залп, но, к сожалению, ни в кого не попали.

До возвращения Короля и его бандитов я и представить себе не мог, как выглядит разгромленная армия. Наблюдать за этим было интересно, ведь такое я видел впервые. Небо не вняло моим молитвам. Греческие солдаты так отчаянно бились, что сражение затянулось до самой ночи. Начали они с того, что построились в каре, заслонив собой двух мулов, груженных армейской кассой, и открыли прицельный огонь по бойцам Хаджи-Ставроса. Старый паликар понял, что ему не удастся перебить по одному сто двадцать не желавших сдаваться солдат, и приказал идти в рукопашную. Подручные Короля утверждали, что он демонстрировал чудеса храбрости и первым ринулся в бой, хотя сам был весь в крови. В итоге все решила штыковая атака греческой армии. Солдаты убили четырнадцать бандитов и вдобавок одну собаку. Пуля крупного калибра прервала карьеру молодого Спиро, которого ожидало блестящее будущее. В лагерь возвратились

лишь шестьдесят человек, грязных, окровавленных и падающих от усталости. Многие были ранены и контужены. У Софоклиса пуля застряла в плече, и его несли на носилках. Корфинянин и еще несколько бандитов отстали по дороге. Кого-то приютили пастухи, кого-то — крестьяне, а некоторые остались лежать на обочине.

Вся банда впала в уныние. От ее боевого духа ничего не осталось. Софоклис выл от боли. Бандиты роптали, многие жаловались на неосторожность Короля, который пожертвовал жизнями товарищей ради мизерной суммы денег вместо того, чтобы спокойно обирать безобидных богатых путешественников.

Из всего разбойничьего войска только Хаджи-Ставрос оставался крепким, спокойным, довольным и бодрым. По его лицу было видно, что он гордится исполненным долгом. Когда король обнаружил меня стоящим в окружении четырех жандармов, он с сердечной теплотой протянул мне руку.

— Дорогой пленник, — сказал он, — вы видите самого невезучего на свете короля. Эти чертовы солдаты отказались отдать мне кассу. Это были их деньги, за чужие деньги они не дали бы себя убивать. Моя прогулка к Сунионским скалам оказалась бессмысленной. Я потерял четырнадцать бойцов, не считая нескольких раненых, вылечить которых не удастся. Но дело не в этом. Главное в том, что я отважно бился. Этих мерзавцев было больше, и у них были штыки. Иначе!.. Ну да ладно!.. За эти дни я помолодел. Я сам себе доказал, что в моих жилах еще течет кровь.

Он промурлыкал первые строки любимой песни «Клефт черноглазый...» и продолжил свою речь.

— Клянусь Юпитером (как говорил лорд Байрон), если бы мне предложили любые другие двадцать тысяч франков, я и пальцем бы не шевельнул. Этот мой подвиг войдет в историю. Люди будут помнить, как в свои семьдесят лет я отбивал саблей штыковую атаку, как собственной рукой зарубил четырех солдат, и как я пешком прошел по горам десять лье, а затем вернулся, чтобы в привычной обстановке выпить чашку кофе. Кафеджи,

мальчик мой, исполни свой долг, свой я уже исполнил. Но где этот чертов Периклес?

Красавец капитан в это время отдыхал в палатке. Яни побежал за ним и привел к Королю. Капитан выглядел заспанным, его некогда завитые усы уныло повисли, а голова была заботливо повязана платком. Я не знаю луч-

шего средства, чтобы пробудить человека, чем стакан холодной воды или дурная весть. Когда господин Периклес узнал, что малыш Спиро и еще два жандарма остались лежать на поле битвы, он впал в отчаяние, содрал с головы платок и, позабыв об обычном самоуважении, стал рвать на себе волосы.

— Мне конец! — вопил он. — Как я объясню, почему они оказались среди вас, да еще в одежде бандитов? Их опознают, ведь поле битвы у них в руках! Что мне теперь говорить? Что они сбежали к вам? Что вы их похитили? Тогда у меня спросят, почему я раньше молчал. Я ждал тебя, чтобы составить окончательный вариант моего рапорта. Еще вчера я написал, что окружил тебя на Парнасе, и все мои люди проявили себя, как герои. Пресвятая Дева! Как я появлюсь в воскресенье на Патисии? Что обо мне скажут пятнадцатого мая на королевском балу? Мной займется весь дипломатический корпус. Соберется совет министров. А если меня не пригласят?