— Да, конечно. Я это знаю. Но мой страх был обоснован.

— Чем же?

— Человекопоток превысил норму.

— По нашим данным, в тот день по пути твоего следования не было повышенной плотности.

— Мне так показалось.

— Даже если людей вокруг слишком много, они не представляют опасности. Все знают правила и выполняют их. Все получают поддержку гармонизатора первого уровня и не проявляют агрессии. Даже если кто-то вдруг нарушит правила, остальные обязаны подать на него жалобу. Нарушители — это люди, не нашедшие гармонии с окружающим миром. Они нуждаются в помощи и не могут вызывать страх. Стыдно бояться, когда вокруг цивилизованные люди. Ты был свидетелем какого-нибудь нарушения?

— Нет, разумеется. Я бы сразу подал жалобу.

— Это правильно. Но тебе надо бороться со страхом. Страх является одной из главных причин агрессии.

— Я буду стараться.

— А почему ты отказал своей коллеге в интимном контакте второго уровня?

— Откуда вы знаете?

— Она подала жалобу на твою бывшую партнершу за некорректно составленный отзыв. Она была дезинформирована характеристикой «легко идущий на контакт» и получила моральную травму в результате отказа.

— Бред какой-то!

— Ты не пересмотришь свое решение?

— Нет, конечно.

— Я сделала соответствующую пометку в твоей медицинской карте. Во время ближайшего осмотра тебе рекомендована консультация специалиста…

— Нет, спасибо.

— Ты не хочешь обсуждать этот вопрос?

— Не хочу. Это мое дело.

— Вопросы здоровья очень важны для человека зрелого возраста. Но я рада, что ты успешно справляешься с приступами гнева.

— Стараюсь.

— Поддержка второго уровня идет тебе на пользу, поэтому я принимаю решение продлить ее еще на неделю.

— Пожалуйста, не надо! И почему мы встречаемся сегодня? Неделя еще не прошла.

— В данном случае алгоритмы принимают решение без учета твоего мнения. Сеанс завершен…

3.1

Церковь я посещал регулярно, в первый выходной каждого месяца. Папа вырастил меня в той конфессии, которая в нашем районе считалась по статистике наиболее популярной. Он говорил, что нужно держаться большинства, оно никогда тебя не подведет, и у меня не было причин ему не верить.

Тем более, что высокое белоснежное здание с колоннами и положенным количеством крестов, полумесяцев и шестиконечных звезд на острых шпилях всегда мне нравилось. Это была удобная комплексная религия, рассчитанная на массового потребителя.

В детстве я даже хотел быть священником. Сочинять проповеди, стоять потом в центре трансляции, говорить с людьми и понимать, что тебя, затаив дыхание, слушают миллионы в разных точках пространства. Беседовать с ними о вечности и о душе…

Поразмыслив, я не решился на такой ответственный шаг — поучать других людей, брать на себя ответственность за них. Когда тебе всего лишь двадцать пять, ты только что закончил учебу в школе, и ветер в голове свистит через уши, то последнее чего хочется, — это думать о ком-то еще.

Сегодня священник был облачен в небесно-голубое одеяние. Трансляторы в нашей церкви работали не всегда хорошо, поэтому светящаяся трехмерная фигура на высоком постаменте иногда моргала и потрескивала. Однако мне помехи никогда не мешали. Я задумался в очередной раз, каково это — говорить сразу со столькими людьми. И как он не волнуется? Не запинается и не делает пауз. Наверное, самообладанию перед публикой тоже надо учиться. В какой-то мере священник — шоумен!

Я осек себя на нехорошей мысли и оглянулся. Наша церковь была не самой большой, зал вмещал всего несколько тысяч человек, и сейчас больше половины комфортных пластиковых сидений оставались пустыми. Очередь на входе всего лишь десятиминутная, а не получасовая, как в моем детстве. Значит ли это, что люди теперь меньше верят в Бога или просто другая церковь, в соседнем районе, переманила их?

Я пытался сосредоточиться на словах, которые должны были спасти меня и всех сидящих рядом со мной, но не получалось. В голове раз за разом прокручивалось, как девушка с каштановыми волосами ходит по нашей квартире, пьет чай, сидит за столом, просматривает любимые передачи или фильмы, или каналы — новости, рекламу… Пришлось встряхнуть головой и прислушаться.

Священник моргнул еще раз и зашелестел бумагами. Речь сегодня шла о чем-то очень важном — о грехе, наверное, или о воздаянии за дурные помыслы, но вместо того, чтобы понять это важное, я поймал яркое дежа-вю… Священник в голубом одеянии артистично жестикулирует, рассказывая о геенне огненной. Разнообразные адские силы, вечное страдание — все это в детстве пугало, но не сильно. Вот он немного запнулся, и сейчас у него улетит один лист… Священники — последние люди на свете, которые пользуются настоящей бумагой, и это прекрасно, потому что традиции рождают уважение… Квадратный кусок шуршащего белого материала, которого я никогда не держал в руках, вдруг действительно упал на пол. Справа. Священник не обратил на это внимания, он и так знал свою речь, или она рождалась у него вдохновенно, прямо сейчас, на наших глазах… Я уже однажды восхищался этим… И точно видел вот именно эту небесно-голубую ткань, которая обтягивала сухие плечи, придавая им неземную торжественность…

И вдруг я, взрослый человек, неплохо разбирающийся в технике, понял одну очевидную истину: ведь это запись! Священника нам показывают в записи. Возможно, повторяют ее раз в год, или реже, но то, что я вижу, вовсе не происходит именно сейчас. Эту бумажку он терял уже, возможно, раз пять за мою жизнь. А я просто не замечал. И ничего страшного тут нет. Ведь Истины, записанные на той бумажке — вечны. Они не затираются от повторений. Я оглянулся еще раз. Лица прихожан неразличимы точно так же, как у моих случайных попутчиков в метро. Никто не обращает внимания на повтор. На то, что наше время остановилось и прокручивается, словно старинная пластинка. Наверное, это правильно? Земля ведь тоже вращается, и никто не считает, что она повторяет что-то старое. Возможно, что все и всегда были в курсе того, что священника нам показывают в записи. Возможно, мне просто забыли в детстве об этом сказать…