Она промолчала, вздохнула и, поднявшись, начала медленно раздеваться.

– У тебя плохое настроение?
– спросил он.

Она открыла чемодан и стала вынимать платья, белье, безделушки.

– Не хочешь разговаривать?
– спросил Климов.

– Хочу, - сказала она раздраженно.
– Я смертельно устала. У меня болит голова. У меня неприятности по работе. А ты весь день лежишь на диване и бездельничаешь.

– У меня отпуск, - вздохнул Климов.
– Я не виноват, что у тебя болит голова.

– Мог бы сходить в магазин и приготовить ужин.

– Я не знал.

– Мог бы и догадаться.

– Не срывай на мне плохое настроение. Это несправедливо.

– Несправедливо, когда ты лежишь на диване и ни черта не делаешь.

– Послушай!
– не выдержал Климов.
– Я не лежу, а сижу, как видишь. И вообще, какого черта ты предъявляешь мне претензии? Ты кто? Не нравится уходи. И нечего мне нервы мотать!

– Ах, вот как!
– вскричала Люся и запустила в Климова булкой хлеба.

Климов увернулся. Буханка пролетела мимо и ударилась в стену.

– Не бросайся хлебом, дура! И оставь привычку бросаться чем попало.

– Конечно! Хлеб для тебя - это что попало! Ты ничего не ценишь. Белоручка!

Климов опешил. Люсина логика ошарашила его. Тогда он встал, подошел к ней и взглянул в лицо.

– Ну, что уставился, черт белоглазый?
– сказала она.

– Гляжу на тебя новыми глазами, - сказал Климов, ожидая, когда она сама увидит его другое лицо, и даже радуясь заранее ее растерянности.

– Ну и что?
– спросила Люся, нимало не удивляясь.
– Не нравится?

– А тебе?
– спросил Климов.
– Мое лицо тебе нравится?

– Лицо как лицо. Страшное и наглое. Отойди, не мешай дело делать.

– А ты близорукая, да? Посмотри на меня внимательнее.

– Ох, и надоел же ты мне!
– сказала Люся и ушла на кухню.

– Я ей надоел!
– сказал Климов двери.
– Нет, вы поглядите, я ей надоел! Пришла непрошено, ведет себя, как хозяйка, да еще и шпыняет меня, как мальчишку. Ну, не свинья ли?

– Свинья, - охотно согласился сосед.

– А ты не лезь в чужие дела!
– пригрозил Климов.
– И без тебя тошно.

– Должен же я с кем-то разговаривать, - возразил сосед.
– Мне, может, скучно.

– А ты полетай, - предложил Климов.
– За облаками. Там чудная погода. Только оденься потеплее и по сторонам гляди.

– Злопамятный ты, - вздохнул тот.
– Весь в меня. И не боишься совсем. Десять казней на тебя нашлю.

– Знаю твои казни. Тьму египетскую ты коротким замыканием заменишь, вместо саранчи клопов нашлешь, и все остальное так же. Не казни, а козни. Мельчает бог, ох мельчает! И в кого превратился? В склочного соседа по коммуналке. Позор!

– С кем не бывает, - скорбно сказал сосед.
– Все изменяется. На то и диалектика. Ты ведь тоже изменяешься.

– Самоутверждаюсь.

– Вот-вот. Самоутверждение у слабых людей всегда начинается с унижения других. На большее ты и не способен.

– Способен. Я буду драться. Хватит лежать и ныть в тряпочку.

– Ангел резвый, веселый, кудрявый, не пора ли мужчиною стать? неожиданно пропел фальцетом сосед.

– Не искажай цитаты, - сказал Климов.
– Ты сам хотел этого.

– Хотел, да расхотел. Ты ведь знаешь, я все назло делаю. Такой уж у меня характер.

– Сам же унижаешь других. Слабак ты, а не бог.

– Сосед я твой, - вздохнул тот.
– Всего-навсего. Сколько тебе об этом твердить? Заладил одно: бог да бог. Ты вот только помощи у меня просишь, а сам ни разу не поинтересовался, может, и я в ней нуждаюсь. Может, я старый, больной, одинокий? Может, у меня ревматизм застарелый и камни в почках? Может, мне стакан воды подать некому? Ты привык, что о тебе заботятся, а сам о других не умеешь. Поучись сначала, а потом уже самоутверждайся.

– Ты мне ничего о себе не рассказывал. Я помогу, если надо.

– А зачем обременять других своими бедами? У всех своего горя хватает. Ты лезешь со своим, а чужого не видишь и знать не хочешь. Нет, Климов, рано тебе еще мужчиною становиться. Ты еще так, недоделок.

– Ладно тебе, - махнул рукой Климов.
– Только ругать и умеешь.

– Был бы я твоей женой, - сказал сосед, - я бы тебя еще раз бросил. Только подальше и побольнее. Мне тебя не жалко.

– Тогда и мне тебя, - ответил Климов и включил погромче радио.